Хаджи
Шрифт:
К счастью, наши отношения превозмогли эту первую нашу ночь. Хильва осторожно кивала мне на ходу, когда у нее выдавалось безопасное время. Визиты стали частыми и весьма приятными.
Но мне стало казаться, что что-то здесь не так. Что-то подсказывало, что не надо нам так торопиться. Нам нужна дисциплина, как во время поста в месяц рамадан. Когда я ска-зал ей об этом, Хильва покраснела и отвела взгляд. Мы попытались. И были вознагражде-ны.
И тогда Аллах наградил меня величайшей честью. Однажды она созналась, что я го-раздо лучший любовник, чем ее покойный муж. Много раз она хвалила мою мягкость
Все стало спокойно, слишком спокойно.
Мы жили в перенаселенном квартале, и мои приходы и уходы стали замечать. Не-сколько раз я не мог прийти, а она этого хотела, расстраивалась и требовала. Я стал испы-тывать неловкость. Теперь, когда прошла новизна, я стал побаиваться ее растущего чувст-ва собственности.
Откровенно говоря, я почувствовал облегчение, когда однажды вечером она не вы-держала и сказала, плача, что мы больше не должны видеть друг друга, потому что у нее есть законный и серьезный поклонник. Я изобразил ужасную печаль, бил себя в грудь, я даже притворился, что ревную. Но уходя, я чуть не вскрикнул от облегчения.
Добавив таким образом это новое качество к своему характеру, я продолжил нача-тое. Как учитель в школе Вади Бакка, я знал, что у многих моих учеников овдовели мате-ри и сестры. Я поставил себе целью навестить каждую из них, чтобы поговорить об учебе ее сына.
Поразительно, как скоро крадущийся волк начинает чуять добычу. Было совершенно удивительно, что так много женщин готово это делать, и еще более удивительно, что я стал пользоваться спросом.
Не хочу хвастаться подобно другим мужчинам, но почти все мои подружки-вдовы уверяли меня, что я принадлежу к лучшим в мире любовникам. Уверен, что таким сделали меня терпеливость и нежность.
И хотя было трудно, я хранил это в себе. Я не хотел позорить этих женщин и не хо-тел делиться ими. Я принял свое возмужание скромно.
После отъезда Пера Ольсена отец, казалось, был доволен своим чиновничьим поло-жением. До гибели Иерихонского проекта он никогда не позволял нам пользоваться пре-имуществами нашего положения. Теперь же наша семья из девяти человек, включая ново-го ребенка Фатимы и Камаля, приобрела четырнадцать продуктовых карточек. Ибрагим реквизировал стройматериалы, и нам построили хороший дом поближе к шоссе.
Пера Ольсена заменил крошечный человек из Бирмы по имени Не Све. Отец отнюдь не недооценивал его возможности из-за малого роста. А Не Све был достаточно проница-телен, чтобы понимать, что жизнь будет проще и спокойнее с хаджи Ибрагимом на его стороне. Он был из той страны, где обмен одолжениями - в такой же степени образ жиз-ни, что и у нас. И с самого начала они отлично поладили.
До сих пор Ибрагим лишь едва упоминал своих прежних деревенских из Табы или пытался завязать контакты с ними. О да, он часто говорил о своем желании вернуться, но редко - о людях по именам. Почему-то мне казалось, что он чувствует себя виноватым, что откололся от них, хотя, Аллах свидетель, в этом не было его вины.
– Пастух не теряет своего стада ни по одной причине, - вот все, что он говорил на эту тему.
Наш отличный новый дом означал, что Ибрагим остепеняется и примиряется с из-гнанием. Но Таба никуда не девалась,
Благодаря своему положению он имел возможность через ЮНРВА послать письма для наведения справок о том, где они находятся. Кроме того, у Ибрагима были две замуж-ние дочери, мои сестры, бежавшие вместе со своими семьями. Годами мы ничего о них не знали. О них я тоже написал запросы.
Прошло несколько месяцев, прежде чем мы получили ответы. Наши деревенские все еще были более или менее целы и жили в лагере возле Бейрута под названием Шатилла. Сестры тоже были в Ливане, в лагере Тель-Затар недалеко от Шатиллы.
Получив их письма, мы на какое-то время впали в ностальгию. Женщины упрашива-ли меня читать им эти письма по два-три раза в день и плакали. Мы узнали, кто женился, у кого появились дети, где кто работал, кто стал у них временным мухтаром. Они были не-довольны. Но хотя ливанцы обращались с ними с презрением и жестокостью, все-таки была работа, и Бейрут оказался явно лучше Иерихона.
При следующем обмене письмами они звали отца снова их возглавить. Не Све не хо-телось терять отца, но будучи реалистом, он понимал, что переезд в Бейрут все-таки ве-роятен.
Я ликовал и парил в раю! В Бейруте - знаменитый Американский университет, а в Иордании и Западном Береге ничего такого нет. Стать студентом университета было моей мечтой, которую раньше я не смел и близко подпустить к себе.
Когда мы говорили о переезде, то сначала наши голоса и настроения были тверды. Мы увидим семью и старых друзей! Мы снова будем народом!
Падение было еще более стремительным, чем воспарение. День ото дня желание от-ца становилось все менее страстным, менее решительным. Переехать нам всем в Бейрут - задача основательная. Ибрагим был теперь в мире с иорданцами. В его нынешнем поло-жении не нужно было много работать, у него были влияние и множество привилегий, ус-ловия нашей жизни были вполне приличными.
Зачем ехать в неизвестность? В Шатилле ему пришлось бы долго и упорно бороться, чтобы утвердить себя и обрести такое же положение, как теперь. По правде говоря, отец устал. Бегство в Яффо, потом Кумран, Цюрих, Джамиль, Чарльз Маан, Иерихонский про-ект, - все это унесло по частичке его души.
Сильный человек, раньше лишь забавлявшийся бахромой фантазии, теперь полно-стью окунулся в нее. О, я изо всех сил настаивал на Бейруте, но он просто свихнулся на этом и приводил нелепые доводы.
Я продолжал писать письма то тем, то другим деревенским и своим сестрам, но странно - не мог хорошенько припомнить их лица. Даже отцу было бы не под силу вос-становить отношения между кланами и семьями Табы.
По прошествии нескольких месяцев Бейрут превратился в мираж.
В те дни, когда у отца происходили личные встречи с Не Све, я переводил для него, чтобы избежать недоразумений. Обычно он ждал меня возле кафе через дорогу от школы. Когда кончались занятия, мы с ним шагали к помещению ЮНРВА. Во время этих прогу-лок я начал замечать в нем перемены. Он стал очень дипломатичным и практичным, избегал треволнений, проницательно разыгрывая племенную игру. Проницательность заняла место гнева.