Халцедоновый Двор. И в пепел обращен

Бреннан Мари

Это-то Луна и надеялась сегодня узнать, и с облегчением перевела дух, когда дверь отворилась и Розамунда с поклоном ввела в комнату Керенеля.

За год с одним днем Керенель ничуть не переменился: они ведь не смертные, чтобы стареть и дряхлеть под гнетом невзгод. Правда, одет был на варварский манер, в свободную перепоясанную рубаху с кожаной бахромой по вороту и вдоль рукавов, но ведь, отправляясь в изгнание, он имел при себе только шпагу да то, во что был одет. Приглядевшись внимательнее, Луна отметила в нем некую скованность. Что бы

и как бы там ни произошло, изгнание изменит его дальнейшую службу навсегда.

«Надеюсь, все это было не зря».

Керенель преклонил колено и склонил голову так, что его длинные черные волосы пали вперед, точно занавесь. Пересохшие губы коснулись поданной Луной руки.

– Встань, – сказала она. – Встань и расскажи нам, что ты сумел узнать.

С этим она опустилась в кресло, а рыцарь, сцепив за спиною руки, заговорил:

– По повелению Вашего величества я пребывал при дворе Гир-Карлин, в Файфе. Взвешивая ее чувства, вы не ошиблись ни на единую унцию: неприязнь Никневен к вам и вашему двору беспримерна.

Тем временем сестры Медовар исчезли – одни лишь Солнце с Луною знают, куда, однако Луна была уверена: обе появятся, едва в них возникнет надобность. В прошлый раз Керенель их присутствию был не рад.

– Все это давно известно, – заметила Луна, стараясь не выражать нетерпения слишком уж явно. – Кто вдохновитель и зодчий чинимых нам бед?

– Подозреваю, тот, кого там называют Властителем Сумрака, – отвечал Керенель.

«Сколь претенциозный титул…»

Губы Луны дрогнули в легкой усмешке.

– При дворе Никневен он появился недавно, однако нападки на нас, пожалуй, начались далеко не сразу после его прибытия.

Ну, это отнюдь не аргумент против. Если Никневен не дура – а она, к сожалению, вовсе не дура, – то непременно взвесила бы достоинства новоприбывшего, и лишь затем решила, стоит ли следовать его советам.

– Каково его положение при дворе? Кто у него в союзниках?

– Кентигерн Нельт, – ответил Керенель, чем Луну вовсе не удивил. – Великан против тонкости и неспешности Властителя Сумрака, но цели у них одни. Брат, не желая ввязываться в политику вовсе, держится от него в стороне. Но беглецов отсюда там и без брата хватает, и многие называют себя его сторонниками.

Луна стиснула кулаки так, что кончики пальцев едва не коснулись манжет. Уж не преуменьшает ли Керенель вину брата, оберегая его? Но, впрочем, это неважно. Отруби змее голову – и тело если не погибнет, то, по крайней мере, лишится клыков.

– И что ты можешь о нем сообщить? Имя, откуда пришел…

Но Керенель, не дослушав, покачал головой.

– Государыня, я ничего этого не знаю. Он не показывается при дворе. Во владениях Никневен множество пещер и лощин. В некоторые нет хода никому, кроме нее одной, вот где-то там она его и содержит. Ближайшие советники – тот же сэр Кентигерн, ныне командующий ее стражей – с ним видятся, но она полагает его своей собственностью и держит в тугой узде.

– Он – ее любовник?

– Да,

и в настоящее время – единственный.

«Еще один повод возненавидеть меня, когда я покончу с ним. Но как это сделать?»

Попросту вторгнуться в Файф Луне было не по силам: возможно, ее войска и превосходят воинство Никневен, но их еще нужно туда привести. Ну, а что до наемных убийц – всякий, кому хватило коварства подослать покусителя к ней, наверняка остерегается того же.

Ее раздумья прервала Розамунда, внезапно распахнувшая дверь.

– Государыня, – заговорила она, – к вам Пр…

Не успела брауни выговорить сего титула, как через порог мимо нее шагнул Энтони.

– Кто из твоих подданных поднимался наверх посмотреть на казнь? – без предисловий спросил он.

Изумленная, Луна поднялась на ноги и краем глаза заметила, что Керенель прячет в рукав кинжал. Выходит, он пришел вооруженным, да еще так взволнован, что обнажил оружие при первой же неожиданности. То и другое не на шутку тревожило… но прежде всего – Энтони.

– Не знаю, – ответила она. – Несомненно, кто-то да поднимался, и не один, но посещать казнь я никому не запрещала. А в чем дело?

– Узнавать дивных под покровом чар я еще не разучился, – сказал Энтони. Дышал он часто, неровно, цепь олдермена на его груди сбилась на сторону. – Кто-то из них был там, в толпе, и вел крамольные речи.

– Крамольные речи?!

– Да. Повторил слова, сказанные Страффордом, когда тот узнал, что Карл подписал ему приговор. «Не питайте надежд на властителей, на сынов человеческих: в них же спасения несть», – процедил Энтони.

Кровь в жилах Луны обратилась в лед. Да, порой подобное говорят, но не прилюдно. Что позволено приговоренному к казни, непозволительно для человека посреди улицы.

– Но ты уверен, что это был дивный?

Не в силах устоять на месте, Энтони зашагал из угла в угол. Пожалуй, говорил он вольнее, чем Луне, памятуя о присутствии Керенеля, хотелось бы, однако одолевавшие его мысли не давали ему покоя, а отослав рыцаря прочь, она лишь нанесет ему оскорбление.

– Вот что мне пришло в голову, – сказал ее консорт. – Эти мятежные толпы, эта враждебность и жажда крови, толкающая народ на борьбу с королем… что, если все это – не случайность?

– Но ведь сотворить такое не в силах никто на свете, – встревоженно возразила Луна.

– Верно, – криво усмехнувшись, согласился Энтони. – Корень наших бед в нас самих, в долгой истории жестокостей, несправедливостей и разногласий. Но зачем же их еще и создавать? Тут ведь довольно одной искры. Нескольких подстрекателей. Крамольная фраза там, обвинение в папизме сям, и слухи – возможно, не без намеренной помощи – разлетаются от края до края Сити, сея хаос и раздоры. Я думал, это дело рук Пима, и, возможно, не ошибался, но… Он не один.

Керенель переступил с ноги на ногу. Луна повернулась к нему, да так резко, что юбки взвихрились колоколом.