Хамелеон 5
Шрифт:
— Всё так, — не стал возражать авиаконструктор, который также понимал, что в данном вопросе выбора особого у него действительно не имеется вовсе. Самолеты Красной армии нужны были здесь и сейчас, а не когда-нибудь потом. Ведь помимо боевых потерь и неизбежных аварий, всегда следовало принимать во внимание такой фактор, как ресурс планера, завязанный на количество летных часов, а также число взлетов и посадок, счётчик чего в боевых условиях начинал крутиться с пугающей быстротой. Особенно при интенсивном маневрировании в боях, что многократно пожирало этот самый ресурс из-за чрезмерных нагрузок, испытываемых любыми машинами. Как результат, иные истребители и одного квартала не задерживались на летном поле, отправляясь в утиль или же в капитальный ремонт по причине образования в силовых элементах планеров усталостных
Наконец была объявлена посадка на борт гидроплана и подхватившие свою поклажу пассажиры потянулись внутрь огромного серебристого брюха «Бристоля», каковое персональное наименование имел конкретно данный Боинг-314. По причине своей уникальности они вообще все были именными, словно пассажирские суда, а не самолеты.
Зайдя в основной салон гидроплана через услужливо распахнутую стюардом дверь, Геркан снял с головы шляпу, махнул рукой Поликарпову, чтобы тот следовал за ним и, не дожидаясь чьих-либо подсказок, направился по единственному проходу в самый хвост летающей машины. Пройдя третий, четвертый, пятый и шестой отсеки, он отворил единственную дверцу и попал в мир роскоши. Естественно, насколько эту самую роскошь вообще виделось возможным реализовать на борту отнюдь не частного, а рейсового самолета. Хотя, по чести говоря, главной роскошью тут являлось отсечение отсека дверцей от прочего салона, где умещалось еще под семь десятков пассажиров.
— Ну вот, Николай Николаевич, скидывайте своё пальто и располагайтесь, — начав снимать верхнюю одежду, Александр махнул рукой в сторону имевшейся настенной вешалки. Пусть за окном вовсю царствовала мерзкая непогода и прохлада, жилые отсеки самолета уже были прогреты отводимым от работающих двигателей теплом, отчего находиться в них можно было в повседневном одеянии и не испытывать при этом дискомфорт. — Сейчас мы с вами еще горячего чая с бутербродами бахнем, — потряс он вытянутым из портфеля небольшим термосом и бумажным кульком, — тогда жизнь вообще великолепной станет. Вы как, не против чая?
— Не против, — разместив в указанном месте пальто, улыбнулся Поликарпов и даже потер в предвкушении руки. Или это он так пытался поскорее согреться? Кто знает! — Только, увы, должен констатировать, что пить мне не из чего. Не подготовился я к этому полету так, как вы.
— Ничего страшного, — отмахнулся от озвученной проблемки Геркан, поскольку она действительно яйца выеденного не стоила. — Тут в носу имеется небольшой бар. Как только остальные пассажиры рассядутся и перестанут занимать проход, схожу и позаимствую там для нас с вами кружки с блюдцами.
— Ого! — только и смог, что удивиться авиаконструктор. Причем непонятно чему больше — наличию в самолете полноценного бара или же имеющимся об этом факте у собеседника познаниям.
— А что вы хотите? Всё это великолепие создавали для комфорта перелетов исключительно власть имущих персон, — повел по сторонам руками Александр, благо имеющийся в их распоряжении объем пространства это позволял. — Как же им лететь часов десять и без бара? Без бара никак!
— И не поспоришь, — хмыкнул Николай Николаевич, поудобнее устраиваясь в левом крайне кресле, откуда через иллюминатор открывался вид на гавань, с водной глади которой им вскоре предстояло взмыть в воздух.
— Ну а пока суета не улеглась, поведайте уже, наконец, удалось ли тряхнуть бриташек на поставку реактивных самолетов и моторов? — плюхнувшись в центральное кресло, не сильно громко поинтересовался Александр. Может отсек у них и был изолированным, но стенки тут везде были очень уж тонюсенькими. — Тут нас вряд ли кто-либо услышит, если не говорить в голос.
— Вы знаете, удалось! — расплылся Поликарпов в откровенно хищной улыбке, которую от столь интеллигентного человека вряд ли можно было ожидать. — Вы бы только видели их реакцию, когда я стал перечислять интересующие нас темы и машины! Они-то полагали существование своих реактивных истребителей великой тайной за семью печатями. Даже в бой их до сих пор ни разу не выпускали. Разве что в учебные. Натаскивают с их помощью пилотов поршневых самолетов противостоянию намного более скоростным машинам. И только.
— Э-х-х, хотел бы и я увидеть их морды лиц в тот момент, когда вы начали вываливать
— Поставку в течение полугода 20 истребителей Глостер Метеор Mk-III со всем потребным наземным оборудованием и запасными двигателями. Правда, увы, с двумя непременными условиями. Никакого их использования в боевых действиях и лишь в обмен на встречную поставку полудюжины немецких Ме-262. — Вроде как и похвастался Поликарпов, но не сказать, что сделал это сильно радостно. Видать, рассчитывал на большее.
— Первое — понятно. Им никакого резона нет раскрывать свою машину перед противником до тех пор, пока ими не будут насыщены хотя бы с пару десятков собственных истребительных полков, — кивнул Александр в знак согласия с таким подходом. — А вот со вторым не понял совершенно. Откуда у нас могли взяться немецкие истребители в таком количестве, чтобы с нас их требовать? Мы ведь сами всего пару штук еще до войны смогли закупить.
— На одном из аэродромов захватили во время прорыва к Варшаве, — просветил на сей счёт краскома авиаконструктор. — Кстати, как раз танкисты вашего друга — Михаила Захаровича, отличились. Немцы, ни эвакуировать, ни уничтожить, ничего не успели, как наши танки уже на их взлетной полосе оказались. Мы тогда почти целую авиагруппу захватили в целости и сохранности. О чём англичане, должно быть, как-то прознали. Вот и потребовали свою долю от нашего пирога.
— И что? Мы согласились? — не смог не поинтересоваться Геркан.
— Да. Из Москвы дали согласие на встречную поставку. Ведь вместе с английскими истребителями мы выкупаем у британцев и всю документацию на них, — озвучил немаловажный момент в свершенной сделке Поликарпов, что и поставило всё на свои места. Тем более, что хитрым британцам уже сейчас действительно требовалось начинать создавать из СССР должный противовес для США, дабы заокеанские кузены не смогли почувствовать себя в Европе единственными истинными хозяевами. К чему так-то всё и шло. И чего в Лондоне не желали совершенно, надеясь отвоевать свои было утерянные ранее позиции, пусть даже исподволь сотрудничая для этого с Москвой. — Но если планеры нас интересуют постольку поскольку, то двигатели очень сильно нужны. Немецкие скопировать-то мы уже сумели за почти полтора года изучения. Но они изначально оказались не сильно удачными. Слишком пожароопасные и с небольшим ресурсом. Не говоря уже о высочайших требованиях к обслуживанию. В общем, ограниченно годные. Теперь вот надеемся, что английский получше окажется. Тем более, что собственный планер у нас уже тоже готов, — перешел он на совсем уж шёпот.
— О как! — приподнял в удивлении брови краском. — Это вы шустро, однако!
— Именно так! Не одно лишь КБ товарища Яковлева умеет работать! — расплылся в улыбке Николай Николаевич. — Мы тоже не лаптем щи хлебаем.
— И что он — этот планер? Неужто, похож на то, что я когда-то рисовал? — таким же шёпотом поинтересовался Александр. Тайна, конечно, тайной. Но ведь интересно же было, как той кошке!
— Нет, — а вот здесь авиаконструктор изрядно обескуражил собеседника своим ответом. — Мы посчитали, и пришли к выводу, что до скорости звука в ближайшее время добраться не сможем. Не с имеющимися двигателями. А потому отдали должное в своей машине более знакомым профилям крыльев. Разве что силовую установку, в отличие от немцев с англичанами, перенесли полностью в центроплан, дабы снизить нагрузку испытываемую крылом. Вот что-то такое у нас получилось. — Вырвав из блокнота небольшой лист бумаги, он наскоро изобразил на нём нечто очень сильно напоминающее реактивный МиГ-9 из того будущего, о котором ведал Геркан. Что было отнюдь не странно, поскольку ныне в КБ Поликарпова остались все те инженеры, которые тогда перешли к Микояну. — Как раз примерно в это время он должен в первый раз подняться в воздух. А я здесь! — попенял на свою судьбу-злодейку авиаконструктор действительно желавший увидеть своими собственными глазами отрыв от земли своего реактивного первенца. Впрочем, несколько негативное отношение к происходящему не отвлекло его от сжигания в пепельнице изображения данного самолета. Во избежание, так сказать.