Хамелеонша. Тайна короля
Шрифт:
– Миледи, мне уже можно идти?
– Стой спокойно, если не хочешь, чтобы все эти иголки оказались в тебе.
Он вздохнул и тут же ойкнул, когда кончик той, что держала ворот, кольнула его в подбородок, словно призывая держать голову выше. Со двора снова донесся счастливый возглас одного из пажей, и Эли помрачнел.
– Может, и зря мы взяли этих пажей на воспитание, – обернулась я к Рогиру. – Полгода у нас пока никак не улучшили их манер.
– Такова традиция, – откликнулся он, ковырнув драгоценный камень на кубке, куда сегодня налили лекарственное питье вместо вина. – Мы,
Я повернулась к Алекто. Та стояла с непроницаемым лицом, но изредка в глазах вспыхивало затаенное любопытство, когда она следила за ловкими руками портнихи.
– Хочу платье вот такого цвета, – ткнула она в бордовую ленту.
– Алекто, вы же знаете, что наши цвета чернь с серебром, – заметила я.
Позади крякнули: цвета на гербе Рогира – бордовый с желтым, но при заключении брака я не стала сдваивать герб.
Наконец, закончив дело, портнихи удалились. Я заказала два платья того же фасона, что было на мне: черное с минимальной проймой.
Вскоре в комнате остались только я и Хольга.
– Не верится, что мы туда поедем, – произнесла я, стоя возле окна и глядя во двор.
Рядом мелькнул рыжий мех, подернутый серебристыми волосками. Пристроившись на подоконнике, вульпис свернулся кольцом. Эли уже носился с пажами, больше дурачась, нежели тренируясь на мечах.
– Вам, должно быть, хочется оказаться среди леди вашего круга, – отозвалась жена управляющего, поправляя на мне шаль.
– Едва ли среди тех леди есть кто-то моего круга, – обронила я, думая об Омоде.
Какой будет эта встреча? Как он проводит дни? О чем думает? Чем живет?
– Тебе тоже стоит заказать что-то вроде шапочки. – Опустила я взгляд на вульписа, проведя пальцем по его макушке, где шерсть росла короче.
Хруст фыркнул и, соскочив с подоконника, направился к двери.
– А как же королева? Вы ведь были когда-то знакомы в ее бытность принцессой?
– Да. Были, – коротко бросила я, отворачиваясь от окна. – Кстати, в мое отсутствие пусть твой сын Туэйн поможет Якобу с управлением.
Лицо Хольги вспыхнуло от счастья.
– Благодарю, госпожа!
– Надеюсь, все уже в рабочей комнате?
– Должны быть, миледи.
– Хорошо.
Когда я вошла в рабочую комнату, женщины встали и поклонились. Алекто, только что с улыбкой болтавшая с одной из них, поджала губы.
Поздоровавшись, я прошла к своему месту и взялась за вышивку.
– Все могут вернуться к работе.
Женщины снова уселись, и вскоре комнату наполнило жужжание прядильных инструментов и мельтешение игл.
В положенное время я поднялась.
– Алекто, идемте со мной.
Она отложила рукоделие и тоже встала.
– Начнем, – повернулась я к ней, когда мы оказались в комнате, предварявшей нашу с Рогиром спальню.
Она обреченно выдохнула.
– Что это? – потянулась я к ее виску, где виднелась подживающая ссадина. – Вы ударились?
– Пустяк, – дернула головой Алекто, уклоняясь, и первой выхватила один из пузырьков.
Мгновение помедлила, а потом перевернула его на язык. Зажмурилась – так, будто приняла яд.
– Не нужно так напрягаться. Просто уберите все мысли из головы.
Она
Она устало выдохнула и открыла глаза.
– Не выходит!
– Вы все же держитесь в напряжении. Поглядите, как это делаю я.
Взяв пять пузырьков, я капнула по очереди содержимое на язык. Давно уже не было той горячей болезненной волны, выламывающей тело, как цепы – колос на гумне, и мучающей его после отдачей. Я ощутила лишь небольшую тошноту, когда что-то вошло в меня, передав новые черты. Спокойно глядя на Алекто, я пережидала, пока пять обликов сменяли друг друга – после будет лишь небольшая дурнота. Слегка раздраженно стряхнув последний, я подняла брови.
Алекто стояла, не произнося ни слова.
– Вы увидели?
– Да, миледи.
– Тогда завтра продолжим.
Поклонившись, она вышла за дверь, а я прошла в спальню и опустилась на стул перед трюмо с зеркалом и положила лоб на ладони. Алекто уже шестнадцать через полтора с небольшим месяца, а она еще ни разу не перекидывалась. Однажды мне показалось, что почти прорезались новые черты, но это скорее была гримаса напряжения.
– Что же мне делать? – вслух произнесла я.
Полузатухшие угли в камине внезапно с треском выпустили пару искр, и на меня повеяло запахом восковницы и дыма… Вздрогнув, я обернулась. Быстро приблизившись к камину, затоптала их ногой. Нет. Нет больше никакой восковницы и дыма!
Запахнув резко озябшими пальцами шаль, я покинула спальню.
Добежав до своей комнаты, Алекто упала на постель. Мышцы еще ныли от недавнего напряжения. В какой-то момент ей показалось, что подступает то самое – превращение, – и ее захлестнула паника вперемежку с надеждой. Но потом это отступило, и осталась только слабость.
Алекто со злостью ударила о комод, и умывальный таз на нем подпрыгнул. Покрывавшие его голубые цветы были уже местами истерты.
Она ущербна, что тут скажешь! В ее возрасте многие девушки замужем, а то и имеют пару-тройку детей, а она даже не прошла инициацию. Она потянулась к шее, где ничего не висело. Мать тоже не носит талисман-покровитель – но это потому, что он ей не нужен.
Алекто в сотый раз представила лицо отца в тот миг, когда ему сообщат о том, что она наконец перекинулась. Наверняка он посвятил бы ей охоту, а то и закатил потом пир, на котором Алекто наконец посмотрела бы на других как равная, с высоко поднятой головой. А вместо этого она смотрит во время занятий на мать, которая с трудом сдерживает разочарование при виде дочери, не могущей сделать простейшую вещь – почувствовать родовой зов крови.
Она перевернулась на спину и уставилась в потолок. Куда приятнее думать о предстоящей поездке. Алекто представила, как появилась бы при дворе в платье того самого бордового оттенка, что показала портнихе, – такой цвет как раз на гербе отца. Как вытянулись бы лица дам и кавалеров, которые бы, расступившись, пропустили ее к королю и шептались бы за спиной о новоприбывшей. А король…