Хан
Шрифт:
– По-твоему это был настоящий поцелуй? Так ты целуешься с парнями?...
На мой утвердительный ответ и пылающие от стыда щеки, черные очерченные брови Хана в удивлении взлетели вверх, когда он хохотнул, показывая свои очаровательные ямочки на щеках:
– Ты серьезно?
Когда я снова закивала, он на секунду застыл, поинтересовавшись как-то вкрадчиво и даже осторожно:
– Могу я спросить, когда ты в последний раз целовалась с парнями?...
Очень хотелось бы ответить
– …в 9 классе….
Ресницы Хана удивленно хлопнули пару раз, и неожиданно он расхохотался.
Он смеялся от души, запрокидывая голову, и показывая свои идеальные белые ровные зубы так, что я подпрыгивала на его коленях, сначала теряясь, а потом начиная откровенно злиться.
– Смешно то, что я не спала со всеми подряд, сохраняя свою честь ради одного мужчины?
Смех Хана оборвался, когда он пристально всматривался в мои глаза, тем не менее, продолжая улыбаться и полыхать своими черными глазами, что злило меня еще больше.
– Смешно то, что я выросла в приличной семье и нормальном городе, где не принято лизаться с малознакомыми молодыми людьми прямо на улице при свете дня?
Заерзав на его коленях, я пыталась встать, готовая запустить в эту наглую улыбающуюся морду собственными трусиками, что по-прежнему сжимала в руке, только его руки сжались вокруг меня, не давая возможности даже пошевелиться.
– Смешно то, что я поступилась собственными принципами и гордостью, ради того, чтобы спасти тех, кого люблю?!...Знаете, мистер Хан, думаю, нам нет смысла продолжать этот разговор и возвращаться к теме оплаты моего долга…
– Молчи.
Вдруг проурчал мужчина, пряча улыбку и свои ямочки на щеках, которые меняли его лицо совершенно, завораживая меня своим появлением каждый раз.
– Я буду приходить к тебе, когда захочу и делать с тобой, что захочу, пока не посчитаю, что твой долг оплачен.
Я тяжело сглотнула, глядя в черные глаза, которые теперь горели, словно расплавленный драгоценный камень:
– …звучит, как вечное сексуальное рабство…
Мужчина снова усмехнулся, вдруг подавшись вперед так, что его дыхание снова коснулось моих губ, прошептав:
– Сначала придется научить тебя тому, как именно ты будешь оплачивать свой долг, а уже потом займемся им непосредственно.
Я чуть не икнула, услышав это, подумав, что, наверное, нужно было бы уточнить хотя бы временные сроки сие мероприятия. Только все-равно не смогла выдавить ни единого звука, глядя в эти пронзительные черные глаза, словно в черную воронку, которая затягивала в себя с каждой секундой все сильнее и сильнее…только падая на самое ее дно, я совершенно точно знала, что там острые безжалостные камни, о которые я разобьюсь….
Длинные ресницы медленно моргнули, выпуская меня из черного плена, и Хан сел прямо, убирая с моих бедер горячие руки и проговорив снова своим холодным отрешенным голосом, словно его глаза еще секунду назад не горели и не сверкали лукаво и так жадно.
–
Это было, словно получить пощечину, и я неловко слезла с его колен, покраснев и сжимая в ладони свои трусики, видя, как мужчина потянулся к столу, тут же погрузившись в бумаги и, кажется, совершенно забыв о том, что я стою рядом….и только что целовала его…ну, вернее, пыталась сделать это…а еще сидела на его коленях!....неужели это было так плохо, что я в миг стала для него бестелесным приведением?
Потоптавшись на месте, я вздрогнула, услышав его красивый звучный голос, который проговорил сухо и отрешенно, когда Хан даже не поднял голову от стола, продолжая что-то рассматривать в бумагах:
– Иди.
Третьей словесной пощечины было не нужно, чтобы я вылетела за дверь, осторожно ее прикрыв, хотя хотелось хлопнуть ей со всей дури и силы, чтобы даже косяки затряслись, и полыхая яростью и унижением, я была готова разрыдаться, но нет…я не доставлю ему такой радости! Никогда!
Стиснув в кулаке трусики, и стараясь не обращать внимания на свои дрожащие колени и пылающие щеки, я прошагала по коридору в полном одиночестве, остановившись у края лестницы, вмиг испугавшись, потому что внизу раздавались голоса тех мужчин…
Господи…если Хан передумает, то отдаст меня им…лучше пусть сразу убьет.
Это в любом случае будет унизительно, грязно и…нечестно…только вот, кого это интересовало?
Осторожно спускаясь по лестнице и снова одергивая свое платье, я старательно делала вид, что спокойна, как удав, но как оказалось, делала это зря, потому что внизу никого не оказалось. И лишь тогда позволив коленкам задрожать снова, я вылетела из клуба, плотно закрыв за собой дверь и заторопившись уйти от этого места как можно дальше.
Я сама пришла в этот золотисто-черный Ад…и сама продала свою душу Дьяволу.
Молодец, Аля…просто молодец…
Прожив в этом городе пару месяцев, я выучила четко и ясно одну простую вещь – если хочешь дойти до дома живой и невредимой, то нужно идти самой длинной и запутанной дорогой, где меньше всего встречаются люди…
Люди, которые ненавидели меня за цвет моей кожи и само существование на этой земле, даже не пытаясь узнать обо мне…не пытаясь спросить, почему я приехала в их город и никак не могу уехать хотя бы куда-нибудь еще. Им было плевать. Словно мышка я стремительно шла по пустым улицам, убавляя шаг, если видела впереди себя кого-нибудь, по опыту зная, что лучше никого не обгонять, если не хочешь быть оплеванной…или избитой…
К несчастью клуб Хана находился за три квартала от моего дома и кафе, и я была мокрая от холодного пота, пока смогла добраться домой, отделавшись в этот раз лишь легким испугом.
На самом деле мой дом сложно было назвать «домом» в прямом смысле этого слова. Это строение было самым старым на нашей улице, пережившим, видимо, войну и кучу проблем со всеми предыдущими жильцами, но на другой у папы просто не было денег. Мы старались облагородить его как могли, покрасив окна и повесив милые шторки, которые так любила мама, расстелив салфетки и голубые скатерти, только едва ли это спасало от мировой тоски этого места. И ступая на скрипучий порог, я старалась бесшумно пробраться в дверь, чтобы никого не потревожить…