Ханидо и Халерха
Шрифт:
Скупердяй Петрдэ заерзал от зависти и трясущимися руками стал вынимать кисет. Все было правдой! Совершаются чудеса… Он незаметно глянул в лицо Халерхи, представил ее в нарядах и униженно содрогнулся: ничего не изменишь — быть ей царицей тундры, красота ее обессиливает…
— Ты ее одаришь так, что она и родственников забудет, — сказал он угодливо.
— О, как я рад услышать такие слова! — воскликнул Куриль. — Первый раз ты родственников признал.
— А как же! Я не чужой. Я эрбэчкан, и ты. И Ханидо наш потомок. А Халерха невестка моя…
— Ну, если родственник, то и поступать
Петрдэ остолбенел.
— Как — пригонишь, как — сто? Что говоришь?
— Им нужно дать сто оленей, — повторил твердо Куриль. — Я не сказал двести — пусть они пока привыкают. А тебе зачем столько оленей: в тот мир с собой не возьмешь, Мэникан с таким наследством не справится. Сто, говорю.
— А ты?
— Я оленей буду на бревна менять и строителей буду кормить. Мои расходы один бог подсчитает.
Старик попался в капкан. Ох, как он пожалел, что сунулся в дело, которое и без него обошлось бы с лихвой. Но сироте отказать нельзя. Да тут еще у тордоха столько ушей!
— Конечно!.. Размахнулся ты шибко. Расходы… Без полога не останься… Два раза по пятьдесят пришлю. Гок?
— Нет. Сразу.
— Господи! — взмолилась Халерха. — Сто оленей? Зачем? Что с ними делать? На троих! Ама, энэ, у меня стадо оленей!.. Нет, нет! — пересела она от гостей. — Не надо. Не хочу! Раньше бы, раньше — три снега назад… И украшения не покупайте: не буду носить — юкагирка я, была и буду беднячкой. Нет у меня мужа еще, ни он, ни я, ни вместе мы ничего не решили.
— Апанаа, хайче, спать уходите, — начала подниматься на ноги Пайпэткэ. — Тут пошел не ваш разговор… Мой! — мутными, пьяными глазами она показала на выход, хотя сама никак не могла встать.
Люди шарахнулись от тордоха, когда из него выскочил богач старикашка.
Им можно было и расходиться: дела как будто налаживались.
ГЛАВА 13
Перед свадьбой жених должен уехать из стойбища и вернуться с добычей.
Добыча — волк. Почему именно волк? Почему не дикий олень необыкновенной масти, не медведь, не красавица черно-седая лисица, не снизка маленьких, но дорогих горностаев?..
Три дня гонял Косчэ-Ханидо оленью упряжку — и все забывал, зачем его отправили в тундру; забывал, спохватывался, но опять забывал. Правда, волки не попадались. Однако не попадались они под копыта оленей, а дальше этого он смотрел лишь урывками. Впрочем, первые два дня он вообще об охоте почти не думал. Какая охота, если жизнь кривлялась, как шаманская рожа! Мысль о том, что его новая жизнь начнется со свадьбы, не помогала. Невесту он выбрал не сам, радости от скорой женитьбы никакой не испытывал, о близости к женщине думал налетами, с нехорошей ухмылкой, каждый раз обрывая себя и оглядываясь по сторонам, точно в белой пустыне за ним кто-то мог незаметно следить. Лицо Халерхи перед ним не всплывало, а сам он и не пытался четко представить его.
Любви к Халерхе он никогда не испытывал, слухи о сватовстве к ней задевали не чувства, а мысли — горькие мысли молодого шамана и вора. Сейчас ему было проще думать о Халерхе как о женщине без лица и души, но это быстро уводило его совсем к другим мыслям…
Утром
Еды он взял всего на два дня, да и выехал натощак, отказавшись есть мясо, оставленное Курилем, — пусть наедятся мать и отец. Косчэ-Ханидо привык к голодухе, но сейчас он почему-то стал не унылым, а злым. "А зачем это я буду волка душить? — рассудил он вдруг. — Мало я их переловил! Дедовский старый обычай… Возьму да и приеду так, на пустой нарте…"
Ослушаться Пураму, поступить по-своему было очень заманчиво. Вспомнился Ниникай, плюнувший на обычай и не только не проигравший, но даже, напротив, завоевавший уважение и чукчей, и юкагиров. Но тут Косчэ-Ханидо подумал о том, что его ждут не просто с добычей: в шкуре волка не должно быть дыр от ножа, на коже не должно быть кровавых затеков, на шерсти — крови. "Что за обычай? — подумал он. — Кровавая схватка ведь сильней о храбрости говорит! В ловкости дело, наверно. Но ловкость меньше, чем храбрость. Нет, видно, в том дело, что безоружный человек должен показать превосходство над хищником. Но тогда почему с оружием не идти на медведя? Предки разве не на самого сильного зверя равнялись?"
Косчэ-Ханидо привык в одиночестве находить на загадки жизни самый верный ответ — такой ответ, чтобу все сомнения отпадали. Он слышал не раз, что эрбэчканы, предки его, были мудрыми — в любой обычай они закладывали смысл большой и не такой, чтобы он просто угадывался. Они будто знали: если мысль легко залетит в человека, то так же легко и вылетит из него.
"Может, медведя мне привезти, и тоже без крови на шерсти? — подумал он. — Да… Но почему все-таки нужен волк? Хищник он, враг человека — через оленя враг человека? Наверно, в олене все дело. Жених должен сородичам доказать, что он сможет семью от голода и кумаланства спасти?.. Но почему нож нельзя вынимать?"
Отвязав от ноги аркан, который тянулся к оленям, Косчэ-Ханидо стал готовиться в путь. Он запрягал двух оленей — двух последних ездовых оленей, сбереженных отцом, несмотря ни на что. Запрягал не торопясь: разгадка обычая была слишком простой, к тому же неполной.
"А может, и не в оленях дело? Разве один волк несчастье приносит? А черная гибель оленей? Да ведь голод и кумаланство приходят с разных сторон, если даже олени здоровы и целы. Станет на дороге шаман — и останешься без тордоха и без упряжки, а найдется такой богач Тинальгин — и могилу своей жадностью выроет, детей не пожалеет… При чем же здесь волк?.."
Никак не разгадывалась загадка. А чутье подсказывало, что в ней есть точный ответ, мудрость какая-то. "А не богачи ли придумали этот обычай — для своей пользы? Волки-то рыщут возле больших табунов… Мол, защищайте, люди, наше богатство… Да нет: у предков не было богачей. Или все-таки были?"
Нервно перебирая вожжи, Косчэ-Ханидо постоял-постоял и вдруг сел на нарту и хлестнул оленей.
"Я со своим смыслом поймаю волка, — сказал он себе. — На черта, на злого духа, на сатану аркан не накинешь. А волк — вот он, бегает, с хвостом, с зубами и ненасытным брюхом. Пусть он будет мне помесью злого духа и черта".