Ханидо и Халерха
Шрифт:
Старик Петрдэ, привыкший в гостях больше есть и меньше говорить, вдруг перестал жевать.
— Ну, что на это скажешь, Апанаа? Куриль, однако, не ответил ему.
— То-то тебя нет на Коньковой, — сказал он. — А мы ехали и удивлялись.
— Чего ж удивляться! Ты бы погнал табун на испорченное место? Я и Лелехаю запретил. Это плохие шутки — терять каждый год по пятьсот голов… Да, скажу тебе, что и ты мог понести убытки. Тинелькут прогонял стадо по этому месту — то стадо, которое ты у него выиграл. Твое счастье, что как раз поднялась пурга. Русские духи, видать, заблудились, а то бы они и тебе напакостили.
Куриль
— Ты, мэй, сам так решил, что русские портят тундру? Или камлание было?
— У меня свой ум есть, — ответил Чайгуургин. Он сомкнул толстые губы и холодно огляделся по сторонам. — Я разве ребенок, чтобы не видеть, что происходит кругом? Кулума наша бедная? Тундры бедные? Если были бы бедные — русские разве лезли сюда? Даже амарыканы прут! Наших людей они научили пить горькую воду, табак курить — а какой от этого толк? Мы мясо едим, а они хотят, чтоб мы белый песок [68] на масле жарили, как рыбу, и ели.
68
То есть муку.
Вот поживешь — и увидишь: сейчас они шкурки берут за чай и табак да горькую воду, а потом за белый песок заберут оленей… Духов своих они напускают, и тундру портят тоже они.
— Гы! Да какой же расчет им портить тундру, если им мясо потребуется? Какой же расчет портить людей, если мы шкурки им добываем? — возразил Куриль, радуясь, что чукча запутался.
— Не знаю, — пробурчал Чайгуургин. — Камланил не кто-нибудь, а Кака! Другому я, может, не поверил бы. А у Каки сильные келе, сильные и надежные. И сам он шаман надежный, потому что богатый. Какой ему смысл меня-то обманывать? Мы с ним друзья, сам предпочел быть шаманом, а не головой.
— А откуда же у него взялись такие сильные и надежные духи? — не выдержал Пурама.
Чайгуургин вздрогнул и вытаращился на Куриля: как, мол, этот человек смеет встревать в разговор? Однако Куриль чуть улыбнулся, давая понять, что на вопрос надо ответить.
— Могу сказать, откуда у него эти келе, — перевел хозяин недобрый взгляд на Пураму, — Могу сказать… О духах отца Мельгайвача ты, мэй, что-нибудь слышал? Думаю, слышал. Так вот Кака завладел ими. Давно завладел! Все чукчи знают об этом.
Пурама выпрямился над столом, быстрые глаза его забегали туда-сюда — он готов был прослыть последним на земле человеком, но дать волю своему языку.
— А улуро-чи знают другое! — выпалил он. — И не только улуро-чи. Не мог Кака завладеть этими духами. Их давно передушил Токио. Остался один вожак. Это на большом камлании было! Куриль может прогнать меня, пусть я пешком обратно уйду, но я должен еще сказать. Совсем недавно Кака был на камлании — у нас, на Соколиной едоме, и он всем людям сказал, что этот вожак духов вселился в тело вдовы Сайрэ. Его келе гонялись за этим духом, он хотел его задушить. Вдвоем с Тачаной они гонялись за ним!.. Убей меня первый весенний гром, если я вру. Куриль! Они же были на этом камлании…
— Ну, хватит язык распускать! — одернул его Куриль и, насупившись, принялся грызть
Наступило молчание. Оно длилось долго. Уже подали вареное молодое мясо, поставили кружки для чая, уже начали дружно есть, а разговор никто не осмеливался продолжать.
Наконец Куриль кивнул в сторону Пурамы и тихо сказал:
— Они говорили правду — так было все…
— Не знаю. Кто знает?.. — примирительно проговорил Чайгуургин. — Может, шаманские сложности…
— Мы Каку вчера встретили, — спокойно сообщил Куриль. — Поехал в наши края…
— А зачем? А на ярмарку не поедет? И к тому же скоро отел…
— Вот и я обо всем этом подумал.
Перестав есть, Чайгуургин вдруг достал огромную трубку, выстроганную из корневища, натолкал в нее табаку толстым пальцем, закурил, зажмурился от едкого дыма и, протирая кулачищем глаз, проговорил:
— Да… Ты меня, мэй, заставляешь думать о Каке совсем с другого конца…
— Там у меня, на Малом Улуро, плохо со вдовой Сайрэ, — сказал Куриль, вытирая ладонью рот. — Тачана ее травит. А она вот-вот принесет ребенка от Мельгайвача. И как раз Кака поехал туда — Тачана его вызвала: он с ней заодно. Я предупредил Каку. Думаю, все обойдется. Но ты все же пошли туда человека и свое послание передай… Нам с тобой, Чайгуургин, наперед тоже надо быть заодно. Совсем ни к чему, чтоб люди наши во вражде жили. Иначе Друскин обоих нас призовет и бумагу царю напишет…
Голова чукчей вздохнул:
— Вот как бывает: уедет в тот мир умный человек — и гляди, как бы без него плохо не было… Ты передай, как сумеешь, мои добрые пожелания старику Сайрэ. — Чайгуургин вытащил из-за пазухи деревянного человечка, висевшего на тоненьком ремешке, поцеловал его и опять спрятал.
— Старик от шаманства перед смертью отрекся, — сказал Куриль, глядя исподлобья на чукчу. А у чукчи вдруг поднялась и опустилась рука — он, наверно, хотел перекреститься, но почему-то не решился. — Кстати отрекся, — добавил Куриль и потянулся к мясу. — А то ведь Тачана обвинила в его смерти чукотских духов. Могла бы опять начаться вражда. А тут все замутилось, запуталось.
Вместе с хозяевами гости съели два котла мяса, выпили несколько медных чайников чая, вдоволь полакомились прэрэмом [69] .
Хозяева совсем не подали горькой воды. Чайгуургин в жизни придерживался строгих правил, он даже имел одну жену — в отличие от других чукотских богачей.
В дорогу отправились на другой день, хорошо выспавшись.
Чукчи снарядили пять нарт. Везли они мятые шкуры, выделанные камусы и пыжики. Одна нарта была целиком нагружена песцовыми шкурками. Чайгуургин взял с собой Кымыыргина: на оленегонных состязаниях будут участвовать кауреляне [70] , любители резать лямки, — а Кымыыргина они знают и будут побаиваться. Лелехай, как и Петрдэ, с собой никого не взял.
69
Прэрэм — чукотское лакомство. Вареное мясо жуют, смешивают с топленым костным жиром и замораживают.
70
Каурелянами западные чукчи называли восточных чукчей, живших на восточном берегу Колымы.