Ханна
Шрифт:
…Более того, как честный игрок он предоставил в ее полное распоряжение все свои связи в городе и провинции Квинсленд (позже она поймет, что эти связи были гораздо шире). На следующий день она отправилась в центр города и встретилась там с агентом по продаже недвижимости, которого ей рекомендовал Пайк. Они вместе осмотрели примерно дюжину возможных помещений. На следующий день она выбрала одно из них на втором этаже красивого кирпичного дома с белыми окнами на Квинс-стрит. На первом этаже была мастерская модистки с надписью на французском языке. Однако выяснилось, что она такая же француженка, как Ханна австриячка или швейцарка.
Ее первый филиал состоял из трех комнат. Следуя известному образцу, она
Сначала все шло так, как она и хотела, — достаточно быстро. А вот для того чтобы набрать персонал, ей понадобилось еще пять дней. Без деловых связей Пайка это вообще затянулось бы надолго. Она приняла на работу двух поверенных в делах, потому что так и не смогла разобраться, какая из двух претенденток лучше, к тому же ей казалось, что они удачно дополняют друг друга: первая прекрасно умела считать, у второй, похоже, был талант продавца. Первую звали Эванджелина Поп, а вторую — Мэри Кар. Обе были женами моряков: по одному моряку на каждую. Их мужья эпизодически появлялись в Брисбене, когда, сверкая нашивками, возвращались из Пернамбука или с Явы. Она строго определила их обязанности — "запишите, пожалуйста, для памяти". Обеим предстояло продавать кремы и туалетную воду, которые она обещала ежемесячно присылать им из Сиднея. Кроме этого, они должны были давать покупательницам советы: чем и как пользоваться, чтобы стать красивее. Они в этом ничего не понимают? Они что, думают, что Ханна сама очень хорошо разбирается в этом деле?
В качестве оплаты они будут получать проценты с проданного товара.
Организовать рекламу Ханна взялась сама. В Брисбене она спокойно повторила операцию со шкатулками. У нее и на этот раз был очень уважаемый союзник: у Клейтона Пайка оказались солидные связи и хорошие друзья в местной прессе, в том числе, разумеется, в редакции еженедельника "Квинслендер", а Эванджелина лучше, чем Мэри, усвоила ее уроки — она впитывала рекомендации, как губка, и, самое главное, прекрасно понимала их. Ханна говорила своим ученицам: "Заниматься делами — это довольно увлекательно". Она подсчитала, что поначалу ее доходы в Брисбене должны составить около 130 фунтов в месяц и в дальнейшем значительно возрасти. Из своей обычной осторожности она договорилась с одним из поверенных Австрало-азиатского банка, что тот будет проверять счета ее филиала и немедленно поставит ее в известность, если произойдет что-нибудь неожиданное.
Клейтон Пайк спросил у нее:
— А почему 130 фунтов в месяц?
— В Сиднее 240 тысяч жителей. Там я получаю 800 фунтов. В Брисбене живет 40 тысяч человек — в шесть раз меньше. А шестая часть от восьмисот — сто тридцать три. Вы что, хотите пересмотреть условия нашего пари и увеличить ставку, а, Пайк?
Нет, он этого не хочет.
Бал в ее честь все-таки дали. Правда, она категорически отказалась танцевать и даже выдумала, что у нее слегка повреждена нога. Ханна и сама не знала точно, отчего она так упрямится. Причуда, как, скажем, обыкновение оставаться одной на все новогодние праздники. Она действительно не умела танцевать, но не сомневалась, что легко могла бы научиться. Причина скорее всего была в другом: все в той же неосознанной мечте, которая вот уже пять лет не покидала ее.
В Сидней она вернулась 14 мая и провела там всего два дня, потом села в поезд на Мельбурн. В Сиднее, по совету Пайка, она уговорила Бенджамина Раджа, брата Езекиила, чтобы тот, оставшись на службе в его
Дина Уоттс за 15 фунтов в месяц взяла на себя общую организацию работы в салонах: увы, Эдит и Гарриет Вильямс в финансовых делах видели не дальше своих длинных носов.
…За два часа до отъезда она сумела выкроить время и зайти к Коллин и Лиззи. Ирландка заметно сдала за те две недели, которые Ханна провела в Брисбене. Временами у нее бывали приступы удушья, и она страшно бледнела от боли, разрывавшей ей грудь.
— Я предупреждаю вас, Коллин: вы должны дождаться, пока я вернусь…
— Помолчим, Ханна!
В Мельбурне у нее была пересадка, и ей нужно было провести ночь в городе. Задерживаться здесь ей совсем не хотелось: Мельбурн был слишком уж лакомым куском, и она еще не знала, как к нему подступиться.
Ночевать она отправилась в семейный пансион миссис Смитсон — туда, где провела свои первые ночи в Австралии и где ее ограбили. Она не смогла справиться с детским желанием похвастать своими успехами: через девять месяцев после приезда, не считая тех денег, которые были вложены в дело в Брисбене, расходов на путешествие и туалеты, у нее оставалось почти еще две тысячи фунтов.
На следующий день она поехала в Балларат и Бендиго. О Балларате ей было известно только то, что поведал ей Лотар Хатвилл, когда рассказывал о венецианских гондолах. Но и на этот раз ее вели цифры: 50 тысяч жителей в первом городе и 30 с лишним — во втором. Вблизи обоих золотые копи. Золота в совокупности добыто больше чем на 200 миллионов фунтов стерлингов.
Пайк назвал ей имя одного из жителей Балларата — некоего Лаклана, владевшего в этом городе довольно многим, и в частности виноградниками. Предложения Ханны ничуть не заинтересовали самого Лаклана, более того, его раздражали ее планы устроить в Балларате то же, что ей уже удалось в Сиднее и Брисбене. "По правде говоря, этому мужику было на мои заботы совершенно наплевать".
Но случай и на сей раз сыграл ей на руку. За полгода до этого Лаклан взял на работу молодую французскую пару по фамилии Фурнак, взял только из-за того, что они родились в стране, где производят бордо и бургундское. Это было лишь удачным совпадением, не более, но Ханна вошла в кабинет Лаклана сразу же за земляками любимых ею Лакло и Жюля Верна. Когда Фурнаки вышли, она услышала их французскую речь и удивилась, что понимает ее. Вот почему, едва переговорив с австралийским виноградарем, она, ведомая смутной идеей, бросилась догонять французов.
Их звали Регис и Анна, на двоих им не было и пятидесяти лет. В Австралии они жили всего лишь восемь месяцев, хотели обосноваться здесь надолго, открыть свое дело: какой-нибудь ресторан или магазин модной одежды, вроде того, который старший брат Региса открыл на Бурк-стрит в Мельбурне в 1887 году. (Ханна тут же вспомнила, что видела вывеску этого магазина и что выставленные там платья были действительно хороши, их хотелось купить.) У них был небольшой капитал, собранный за время работы у Лаклана, — всего шестьдесят фунтов.
До приезда в Австралию они работали в Париже: он — продавцом в магазинах при городской ратуше и в галерее "Прэнтан", а она — кассиршей в лавочке на улице Сент-Оноре. "Ханна, тебе их послало небо". Она говорила с ними по-французски. Язык этот Ханна выучила только по книгам, и иногда у ее собеседников глаза на лоб лезли от оборотов, которые она употребляла. Молодая пара очень понравилась ей; было заметно, что и она им нравится. Ее даже насторожило это обстоятельство, но когда им удалось преодолеть обычную для французов сдержанность, дело быстро пошло на лад.