Ханская дочь. Любовь в неволе
Шрифт:
На мгновение хану показалось, что офицер согласится на это предложение. Отделаться дешевле он и не мечтал: дочерей у него было больше, чем лошадей, и ежегодно рождались новые девочки.
Тарлов почувствовал жалость к хану, который, кажется, действительно был привязан к своему сыну, но приказ генерала Горовцева обсуждению не подлежал.
— Мне очень жаль, татарин, но ты выдашь мне сына, либо вы останетесь нашими пленниками.
Некоторые татары, стоявшие поблизости, выдохнули — последняя фраза звучала куда лучше, чем угроза расстрелять всех на месте.
Кицак, ободренный обращенными к нему
— Ты сам сказал, что наши жены и дети теперь беззащитны. Неужели ради одного маленького ребенка ты хочешь ввергнуть в несчастье все племя?
Монгур услышал согласный ропот своих людей и понял, что его судьба балансирует на клинке сабли. Если он откажется выдать сына, люди не подчинятся ему и выберут своим предводителем Кицака. У того нет своих сыновей, и он прикажет выдать русским племянника — так или иначе Угур станет заложником. Он должен решиться на это, если хочет остаться ханом.
Монгур бросил на шурина свирепый взгляд и выдавил из себя нужные слова. Еще минуту назад он был готов скорее откусить собственный язык, но теперь он твердо сказал:
— Да будет так, русский. Я отдам сына!
— Хорошо! Выбери одного из своих людей, который привезет его ко мне. С ним поедут четыре казака и мой вахмистр. Если они не вернутся вовремя, мы расстреляем оставшихся!
Хан испуганно вздрогнул.
— А что будет с нами, пока твои люди будут ездить в орду?
— Мы отведем вас в Карасук [4] , — холодно ответил Сергей. — Там вы поклянетесь в верности царю. А теперь укажи мне своего посла.
«А офицер не так прост, хотя и молод», — подумал Монгур и невольно почувствовал уважение к русскому. Затем он повернулся к шурину:
— Скачи в орду! Зейна послушает тебя!
Монгура охватил страх, что его любимая жена откажется отдать сына, но и тайная радость появилась: если Кицак вынудит сестру отдать русским Угура, Зейна никогда не простит ему этого и постарается сделать так, что племя никогда не выберет Кицака ханом.
4
Карасук — город в Южной Сибири.
Кицак понял это, как только услышал приказ, — он хорошо знал свою сестру и больше всего желал бы перепоручить другому эту миссию, но он был единственным из приближенных Монгура, кто мог заставить Зейну повиноваться.
Сумерки крались с востока, набрасывая на землю дымчато-серый платок. Отправляться в путь было уже слишком поздно. Тарлов приказал своим людям разбить лагерь и не спускать глаз с татар.
Ночь прошла спокойно. После завтрака люди разбились на две группы, большая часть казаков и пленники направились в сторону Карасука, а вахмистр Ваня с четырьмя казаками и татарином поскакали на восток, в орду.
2
Селение хана Монгура лежало на возвышенности над пологим берегом мелководной речушки Бурлы, несколькими верстами далее впадавшей в Обь. Его окружали вспаханные поля — жители уже не были просто кочевниками и все лето жили на одном месте. Для защиты от врагов селение было обнесено частоколом высотой в человеческий
Ваня прикинул на глазок — жителей в селении было около пяти сотен, может быть, чуть больше. Сначала он увидел только женщин, детей и стариков, но как только приближение их маленького отряда заметили, из юрт показались воины. Все они были наспех перевязаны — вероятно, среди них были те, кому, в отличие от Монгура, все же удалось уйти от русских.
Когда Ваня подъехал к ближайшим воротам, рука его невольно потянулась ослабить ворот, он глубоко вдохнул и украдкой огляделся. Было видно, что казакам ситуация тоже не нравится. Одной рукой ухватив повод, второй — взявшись за карабины, они приближались к селению медленно, как к спящему зверю, который в любой момент может проснуться и напасть.
Татары еще не знали о пленении хана, поэтому встречали казаков мирно, и только косые недобрые взгляды давали понять, что в русских здесь видят врагов, а не гостей.
Ваня пришпорил коня и бросил Кицаку, нахмурив брови:
— Следи, чтобы твои люди не делали глупостей!
Кицак коротко кивнул и привстал на стременах, чтобы сородичи могли видеть его:
— У меня новости от Монгура.
— Что с ханом? — крикнул один из стариков с волнением в голосе.
— Мы попали в ловушку к русским, и они взяли нас в плен! — громко крикнул Кицак, так что голос его услышали в каждой юрте. Глухой стон пролетел над селением. Молодые воины, бежавшие с поля боя и возвратившиеся в орду, съежились под косыми взглядами сородичей — на них смотрели так, будто в пленении хана была и их вина.
Кицак властно поднял руку:
— Впустите нас и дайте моим спутникам еды и кумыса. Я буду говорить с Зейной.
Мужчины расступились перед ними, но Кицак не успел сделать и шага — Ваня покачал головой:
— Мы останемся снаружи. Кумыс оставьте себе, нам достаточно будет мяса и чистой воды.
Казаки недовольно заворчали. Они не имели ничего против кумыса — конечно, это не водка, но перебродившее молоко татарских кобылиц, если выпить его достаточно, ударяло в голову хмелем степной свободы. Ваня знал об этом, потому и отдал такой приказ. Напившись, казаки могли начать буянить, а то и потянуться к татарским женщинам — а у него не было охоты сложить здесь голову, утихомиривая пьяную драку.
— Пару дней вы продержитесь и без выпивки, дурачье! — бросил он казакам. — Вернемся в Карасук, и тогда уж пейте сколько хотите, щупайте девок, забавляйтесь как душе угодно!
Один из казаков зло сказал:
— Ты сначала заплати нам обещанное жалованье! На выпивку нужны деньги.
— Я поговорю об этом с Сергеем Васильевичем, — пообещал Ваня, не скрывая возникшего раздражения.
Казак виновато произнес:
— Да мы ничего плохого не хотели, командир. К тому же это татарское пойло и впрямь не сравнишь с нашей беленькой.