Ханский ярлык
Шрифт:
— Ох, грехи наши, ох, грехи,— вздыхал митрополит, мелко крестясь,— Не ведаю, как и замаливать.
Михаил Ярославич и жалел святого старца, и был благодарен ему, что в свое время удержал Дмитрия от рати, и где-то втайне завидовал митрополиту: ни тебе рати, ни тебе выхода, одна забота — молись за души заблудших, в грехах погрязших. А как князю не погрязть? Пока дань соберешь, сколь мизинных изобидишь, сколь слез насмотришься, воплей наслушаешься. Нет, куда ни кинь, на святом столе легче сидеть, чем на княжеском.
Хан Узбек принял великого князя и митрополита Руси в своем дворце вместе, удостоив их высокой чести: не вставать перед ним на колени. Узбек был молод, с усиками в ниточку, с бородкой, едва пробившейся, с тонкими губами, о которых подумалось князю Михаилу: «Зол вьюноша, ох, зол».
К трону хана вели три позлащенные ступени, с одной стороны от него сидела его жена, совсем юное существо, богато одетая и напоминавшая куклу. Сколь ни смотрел на нее Михаил, ни разу так и не увидел, как она открыла рот или хотя бы моргнула глазами.
По другую сторону трона располагались ближайшие советники хана, среди которых князь увидел своего давнего знакомца, Имар-Ходжу. Встретившись взглядом с ним, уловил его поощрительный кивок и улыбку. И даже вроде на сердце полегчало у Михаила: «Хоть один друг среди них. Ну, не друг, так хоть доброжелатель».
Расспросив, по обычаю, высоких гостей о дороге и здоровье, хан Узбек спросил Михаила:
— Ты ведь, Михаил, не простой князь, а великий, отчего ж из года в год выход уменьшается? А?
— Пресветлый хан, у нас почти подряд два года случились неурожайные. В первый год дожди погубили все обилие, и от голода умерло много людей. А на другое лето на хороший хлеб навалилась мышь, расплодившаяся столь густо, что люди опять остались без хлеба. И опять голод и вымирание целых деревень. С кого ж собирать дань?
— Я уже слышал об этом, Михаил. И все же должен напомнить тебе о главной твоей обязанности: о сборе дани и полагающемся нам выходе. Если не можешь хлебом, так вези мехами, медом.
— Я стараюсь, великий хан. Но, как ты знаешь, помимо выхода у меня и других дел много. Оборона княжества. Замирение.
— Ну, в этом я постараюсь тебе помочь, Михаил. Все твои подданные князья будут у меня здесь. И всем накажу, чтоб тебе не перечили и не мешали править.
— Спасибо, великий хан,— искренне произнес Михаил Ярославич,— Это снимет с моих плеч лишнюю заботу.
— Итак, договорились: твое дело — выход, а уж об остальном я позабочусь.
— Договорились,— согласился Михаил и уловил, как радостно заулыбался Имар-Ходжа, видимо тоже довольный таким исходом.
«Ишь, чертушка косоглазый, поглянулись ему мои соболи. Еще бы не поглянуться, от собольих шкурок не только красота исходит, но из кибиток все кусачие
Затем, поздравив митрополита Петра с назначением его на высокий пост в церковной иерархии, хан спросил:
— Ты что, действительно привез нам нового епископа, Петр?
— Да, великий хан, я привез отца Варсунофия на сарай-скую епископию.
— Это, значит, вместо Измаила?
— Ну да.
— Что так?
— Прости, великий хан, не хотелось бы мне в дела церковные людей мирских посвящать.
— А ты посвяти, владыка Петр, посвяти,— усмехнулся лишь краем рта Узбек.— Ну, меня хотя бы. Учти, я еще ни к какой вере не пристал. Выбираю: то ли к твоей, православной, прислониться, то ли к мусульманской. А?
— Я был бы счастлив принять тебя, хан, в лоно нашей Церкви.
— Подумаю, владыка, подумаю. Но ты не ответил на мой вопрос, чем тебе не угодил Измаил?
— Во-первых, он уже стар, пора на покой. И потом, епископ Варсунофий крепок в вере и обширен в знаниях. А на Измаила были жалобы от сарайских христиан.
— Как? Сарайские христиане еще и жалуются на своего владыку?
— Увы.
— Эти рабы на святого отца?
— Перед Богом, хан, все равны без изъятия. И Христу близки более бедные, униженные и обиженные в этой жизни.
— Значит, ваш Бог любит только бедных?
— Я так не говорю, но молитва бедного скорее дойдет до Всевышнего, чем просьба богача.
— Ну что ж, спасибо, владыка Петр, что просветил меня. Но у меня к тебе есть еще вопрос.
— Пожалуйста, великий хан. Если смогу — отвечу.
— Отчего это в твои монастыри людишки бегут, как дети к маме?
— Ты, великий хан, почти ответил на свой вопрос. Куда ж им притекать от бед и горестей, как ни к церкви, ни к роднику православной веры.
— Угу,— буркнул Узбек, но в тоне слышалось не согласие, а отрицание.— Так-так.
Наконец, нахмурившись, хан сказал:
— А я думаю, владыка Петр, что в монастыри не к Богу сбегаются людишки. Нет. От дани бегут. Платить не хотят. Или не так?
«А ведь он отчасти прав,— подумал князь Михаил.— В монастырях и числа не было, и от дани поэтому освобождены. Петру не в дугу сей вопросец».
Но митрополит неожиданно согласился с ханом:
— Ты прав, великий хан, есть и такие лукавцы. Не бывает же стада без паршивой овцы, ты это лучше меня знаешь.
— Хэх,— усмехнулся вполне удовлетворенно хан.— И ты, выходит, прав, владыка Петр.
— Выходит так, великий хан.
Они возвращались от хана к своей кибитке, отведенной им татарами, если и не в восторге от встречи, то вполне удовлетворенные. Хан на прощанье подтвердил их высокие права, пригласил на завтрашний почестной пир. Чего еще надо?