Ханский ярлык
Шрифт:
— Что с тобой, князь? — подскакал к нему Квач.
Но князь не мог говорить, рот заполнялся кровью и крошевом выбитых зубов. Святослав Глебович видел озабоченное лицо милостника, в какое-то мгновение саблю, сверкнувшую за его спиной, выпученные глаза Гаврилы, валящегося из седла. Это было последнее, что увидел князь Святослав. Следующим был он сам. Его срубили вслед за милостником.
Сеча началась не победы ради, но спасения для. Брянцы, потеряв, в сущности, всех своих начальников, рубились, спасая каждый жизнь свою. Рубились отчаянно, порой не разбирая,
Очнулся Фалалей уже ввечеру. Увидев над собой синее небо и облака, подкрашенные лучами заходящего солнца, понял, что жив, и не очень-то обрадовался. Шлема на нем не было, он, видимо, свалился при падении. Но голова была цела, хотя внутри гудела как колокольня.
Фалалей приподнялся, сел, увидел поле, заваленное трупами, коней, бродивших без хозяев. И татарина, едущего к нему.
«А вот и смерть моя»,— подумал как-то безразлично.
Но татарин, подъехав, слез с коня, деловито отвязал от луки веревку. Подошел к Фалалею и, улыбаясь, спросил:
— Здоров? Али помирай собрался?
— Здоров,— прохрипел Фалалей и стал подниматься, намереваясь ухватить татарина за горло. Однако едва встал, пошатываясь, как татарин ловко заломил ему руки и мгновенно захлестнул петлей. Похлопал по плечу Фалалея почти ласково:
— Добрый раб будет. Айда плен, бачка.
8. МОЛОДО-ЗЕЛЕНО
Великий князь Михаил Ярославич, отъезжая в очередной раз в Орду с выходом, призвал к себе сына Дмитрия.
—Ну что, Митя, останешься за меня. Потянешь ли?
—А чего тут мудреного,—обиделся сын.
—Это верно,—усмехнулся Михаил наивности отрока,—Мудреного ничего нет землю в мире соблюдать. Но, пожалуйста, сынок, не вздумай ратоборствовать без меня.
—Была нужда,—отвечал Дмитрий.—Как будто у меня других дел нет.
Великий князь не зря наказывал сыну не ратоборствовать. Юный княжич, наслушавшись в свое время от кормильца Семена рассказов о ратях и победах своих предков, уже с десяти лет стал рваться на рать. На какую? А на любую, лишь бы мечом помахать да из лука пострелять. Для этого собрал мальчишек, своих ровесников, вооружил их, учил стрелять, скакать и рубить, разумеется, для начала лозу. А один раз, посадив их на коней, с воем и свистом налетели на Затьмацкий посад, напугав до полусмерти всех женщин и детей, вообразивших в сумерках, что напала орда.
Конечно же княжич мечтал о настоящей рати, не игрушечной. А тут такое везение: отец надолго уезжает, оставляет его за себя.
Михаил Ярославич мог бы оставить за себя Александра Марковича, как и в прошлые разы, но ему не очень понравилось давешнее хозяйничанье кормильца, приведшее к гибели Акинфа. Да и неможилось Марковичу, старел пестун. К тому же хотелось поручить княженье старшему сыну. Пока на Руси относительно тихо, пусть похозяйничает. Надо ж когда-то начинать.
Но едва великий князь отъехал, как Дмитрий Михайлович
Забеспокоилась старая княгиня Ксения Юрьевна, призвала к себе Александра Марковича:
— Послушай, что это внучек засуетился? Оружие кует. На кого он собрался?
— Ксения Юрьевна, он и при отце суетился. Пусть его тешится. За князя остался.
— Гляди, Маркович, кабы не натворил чего отрок, с тебя голова-то полетит. С него что спрашивать, молодо-зелено, ты будешь в ответе. Вчерась видела, как и Александра за собой таскать начал.
— Ну, братья ж, как не побавиться вместе. И потом, у Александра свой кормилец есть. Поди, уследит.
Однако Дмитрию Михайловичу исполнилось уже двенадцать лет, и он считал, что кормилец ему уже не нужен. Мало того, он просто мешает.
Натаривая свою молодую дружину, княжич часто уводил ее в поход, из которого ворочался через день-два, искусанный комарьем и голодный как волк. Посему сборы к следующему походу, начавшиеся с заготовки круп, муки, котлов, сухарей и вяленой рыбы, ни у кого не вызвали никакого подозрения.
Дмитрий Михайлович выступил на этот раз с обозом, но не вернулся, как обычно, ни через два и даже три дня, а на пятый явился его кормилец и сразу отправился к Александру Марковичу.
— Ну? — увидев его, воззрился пестун.
— Беда, Маркович.
— Что-о? — побледнел тот.
— Он пошел ратью на Новгород.
— На какой Новгород? Ты в своем уме?
— На Нижний Новгород.
— Что он там потерял?
— Говорит, там замятия и он, как наместник великого князя, должен подавить ее.
— Какая замятия? О чем ты говоришь?
— Он сказал: спросите Александра. Он все знает.
Позвали младшего княжича. Александр Маркович подступил к нему:
— Александр Михайлович, ты знал, что княжич Дмитрий отправился на Нижний Новгород?
— Знал.
— Почему не сказал?
— Он мне не велел.
— С чего он взял, что там замятия?
— А оттуда купец приплыл с хлебом, мы с Дмитрием как раз на берегу были. Митя спросил: как, мол, там дела? Купец ответил, что едва Нижний проскочил, что там опять замятия. Ну Митя и решил пойти туда усмирять. Говорил: отец, мол, их усмирял, сейчас я им покажу, где раки зимуют.
— Тебя не звал с собой?
— Нет. Я просился, но он сказал, что Тверь без князя нельзя оставлять.
— И тебе, конечно, поручил?
— Да. Мне. Так и сказал, остаешься за меня.
Кормильцы переглянулись и в другое время рассмеялись бы, но тут было не до смеха.
— Так что? Он прямо на Нижний рванул? — спросил Александр Маркович.
— Не. Он сказал, зайдет во Владимир.
— Зачем?
— За благословением к митрополиту.
— Ладно. Ступай, Александр Михайлович, да не говори пока великим княгиням ничего.
— Я что, маленький — баб в мужские дела мешать.
Ничего не поделаешь, княжичей в воины посвящают в трехлетием возрасте, а уж в десять они «сам с усам». А в двенадцать вон уж и на рать побежал.