Ханский ярлык
Шрифт:
— Нет, мой,— отвечал твердо Агач,— Я своими глазами видел.
Но вот за спиной Сарыка явился князь Юрий, увидев Михаила Ярославича, молвил с ухмылкой:
— И тут ты на чужое заришься?
— А может, это ты, Юрий? Ты ведь до чужого охотник.
— Погоди, погоди, Михаил, скоро ты запоешь по-другому.
Разговор князей шел под яростный лай собак, взятых хозяевами на сворки и оттого злящихся друг на друга того более.
— Это что ж ты имеешь в виду?
— А вот получу ярлык, тогда узнаешь.
В словах Юрия слышалась такая уверенность в своей
— Отрасти хоть усы, отрок, тогда и ярлык проси.
Слово «отрок» звучало для князя как оскорбление, поэтому он и отвечал тем же:
— Да уж старых пердунов-то спрашивать не будем.
Михаил засмеялся неуклюжему намеку на его возраст, поскольку ему было всего тридцать три года — возраст Христа. Но что делать, для восемнадцатилетних тридцатилетние уже стариками кажутся.
Вечером Имар-Ходжа описал Тохте стычку князей на протоке, устроенную им его соколятниками Агачем и Сарыком. Рассказывал с их слов.
Тохта хохотал, слушая рассказ Имар-Ходжи, смеялись и его салтаны, сидевшие у трона. Отирая слезы, выступившие от смеха, Тохта спрашивал:
— Так говоришь, как псы лаялись?
— Да, повелитель. Агач говорит, боялся, как бы не сцепились драться.
— Ну, это хорошо. Хе-хе-хе. Пусть ссорятся, нам корысть с того будет. Кто из них сегодня сильнее?
— Агач говорил, что если б сцепились, Михаил бы одолел, у него нукер — богатырь.
— Я не об этом, Имар-Ходжа, при чем тут Агач? Я спрашиваю, кто сильнее как князь?
— Наверное, Юрий. У него помимо Москвы Переяславль, там наместником младший брат, Можайск захватил, целит на Рязань.
— Ишь какой прыткий мальчик.
— Да, у него и князь рязанский в плену.
— Нехорошо. Ему ярлык великокняжеский нельзя давать.
— Я тоже так думаю, Тохта. Тем более Михаил обещал увеличить выход намного более, чем дает Юрий.
— На сколько?
— Ну, Юрий обещал гривну с двух дымов, а Михаил с двух человек. Это будет намного больше.
— Значит, считаешь, Михаил ярлык заслуживает?
— Конечно.
— Да„— молвил Тохта, задумавшись,— Юрию нельзя давать усиливаться ни в коем случае. Если он в молодости столь жаден до уделов, то что будет дальше. Таитемир!..
— Я слушаю, повелитель.
— Ярлык на великое княженье вручишь Михаилу и скажи ему, что, мол, я недоволен, что рязанский князь томится в порубе. Пусть освободит его.
— Но он же в Москве у Юрия.
— Вот-вот. Раз станет великим князем Михаил, пусть прикажет своему голдовнику Юрию освободить рязанца. Хе-хе-хе. Интересно, как он его послушает.
— А Юрию что сказать?
А Юрию дай ярлык на Москву лишь и скажи, мол, Михаил больше его выход обещал, чтоб знал, что великий ярлык штука недешевая.
— Когда вручить прикажешь?
— Не спеши. Пусть недельку еще погрызутся. Может, глядишь, что еще учудят. Потешат нас.
Тохта знал свое дело: обязательно надо ссорить русских князей, никому не давая усиливаться. Сильный князь опасен, еще, чего доброго, и выход платить
Через три дня Тохта отправился со своими нукерами охотиться на лебедей, а еще через несколько дней Таитемир пригласил к себе Михаила Ярославича и торжественно произнес:
— Князь Михаил, наш повелитель великий хан Золотой Орды Тохта жалует тебе ярлык на великое княжество над Русью и надеется, что ты установишь там мир и любовь. Великий хан недоволен, что ваш брат Константин Рязанский томится в порубе.
— Но это в Москве, Таитемир. Не у меня.
— Великий хан знает об этом. Он велел передать тебе, что надеется: ты, став великим князем, освободишь брата своего, вернешь ему отний стол.
— Я постараюсь, Таитемир,— сказал Михаил Ярославич, принимая ярлык — грамоту с золотой печатью.
Он был доволен, что наконец-то восторжествовала справедливость, а главное, Тохта, в сущности, повелел ему прищемить хвост этому московскому сопляку.
«Ну, держись, Юрий Данилович!»
2. МОСКВУ НА ЩИТ!
Великокняжеский стол находился в стольном граде Владимире, там же, где была и митрополичья кафедра. Прямо из Орды Михаил Ярославич направился во Владимир, дабы получить благословение митрополита и утвердиться на великом столе. И первое, что он сделал,— посетил Рождественский монастырь и в церкви Пречистой Богородицы поклонился гробу дяди своего, великого князя Александра Ярославича Невского. И там, склонившись над священной гробницей, отчего-то шептал он непроизвольно одну лишь фразу: «Прости меня. Прости меня». И крестился истово и верил, что душа великого предка где-то здесь, рядом, невидима и осеняет его главу.
Митрополит Максим, усохший, болезненный старец, уж не служил сам и принял великого князя в своих покоях, благословил на служение отчине, перекрестил и дал приложиться к восковой ручке своей.
Глядя на митрополита, с горечью думал Михаил Ярославич: «А ведь не жилец он, нет, не жилец», и, гоня от себя мысль грешную, шептал опять же: «Прости меня, Господи».
Из Владимира в Тверь ехал князь Михаил по первопутку в санях вместе с милостником Сысоем, гриди скакали верш-ними следом. Ехал князь с просветленной, словно омытой святой водой душой, умиротворенный и благостный. И встреча с милой сердцу женой Анной Дмитриевной и сыновьями Дмитрием и Александром, за его полугодовое отсутствие изрядно подросшими,— все отвечало его приподнятому настроению и счастливому окончанию важного дела — он вокня-жился.
Но первая же новость, сообщенная Александром Марковичем, безжалостно сбросила его с высоты на грешную землю.
— Убит Акинф.
— Как? Где? Кем?
Александр Маркович, кая себя последними словами, поведал князю эту печальную историю, сообщенную ему самовидцами, до самого конца, до отрубленной головы.
— Это я виноват, князь, только я,— сказал Александр Маркович,— что позволил ему идти на Переяславль.
— Не кай себя, Александр Маркович, ты ни при чем. Так Богу было угодно. Велик ли урон понес полк?