Хаос: отступление?
Шрифт:
Обычно само физическое состояние хозяйства говорило о многом: повешены ли грабли и лопаты аккуратно на стене сарая или же неряшливо свалены в кучу возле небеленой стены фермы; зарос ли сад сорняками; есть ли на окнах цветы в ящиках. Выложена ли тропинка, ведущая от одного дома к другому, гладкими, отшлифованными в воде камешками, или же это просто грязные дорожки, протоптанные в траве. Энид судила хозяйства не по тому, желают ли его обитатели выглядеть хорошо в глазах других людей; важно было, какими они хотят выглядеть в глазах
Это хозяйство выглядело не лучшим образом. В огороде ростки только-только поднялись, хотя уже давно установилась весна. Цветов нигде не было. Обочины дорожек заросли травой. Во всем сквозил недостаток заботы, что всегда сердило Энид. Но пруд был хорош. Утки, переругиваясь на своем языке, плескались у запруды, сделанной из перевитых веток рогозы и глины.
Энис все это было не в новинку; она знала, какие вопросы нужно задать, знала и возможные ответы на свои вопросы. С каждым новым моментом количество возможных вариантов объяснения уменьшалось. Господи, как она от всего этого устала!
– Остановись, – произнесла она и, когда девушка повернулась к ней, приказала: – Закатай рукав.
У блузки, надетой на Эйрин и слишком большой по размеру, были широкие рукава, которые ниспадали много ниже запястий. Работать с такими плохо.
Молодая женщина замерла, сжав губы, чтобы не заплакать.
Энид протянула руку и негромко спросила:
– Можно я закатаю твой рукав?
– Нет, я сама, – отдернула руку девушка и неловко потянула за рукав, обнажив левую руку по плечо. На плече розово горел свежий шрам, почти затянувшийся. Если посчитать, ему месяцев семь-восемь. Имплант был вырезан, рана обработана непрофессионально, из чего Энид сделала вывод, что девушка сделала все сама.
– Ты просила кого-нибудь зашить разрез? – спросила она.
– Нет. Я просто завязала и держала в чистоте.
По крайней мере, ничего не отрицает. Если бы Фрейн был здесь, пыталась бы отговориться.
– Куда ты дела имплант после того, как его вырезала?
– Выбросила в уборную.
Неужели придется искать его как вещественное доказательство?
– Ты сделала это сама; никто тебя не заставлял и никто не помогал – так? – задала очередной вопрос Энид.
Такое иногда случалось: какой-нибудь заблудший с извращенным взглядом на мир и на то, что ему здесь может принадлежать, заставлял какую-нибудь женщину выносить для него ребенка.
– Нет, это сделала я, и никто мне не помогал. Я сама.
– А отец ребенка знает об этом? – спросила Энид.
– Не думаю… Он не знал, что я вынула имплант. Я даже не уверена, что он знает о ребенке.
Наверняка слухи уже разошлись по округе, особенно после того, как Эйрин перестала показываться на людях. Анонимный сигнал о беременности мог прийти откуда угодно.
– Ты можешь назвать мне имя отца, чтобы я с ним поговорила? – спросила Энид.
– Не впутывайте
Эйрин замолчала. Глаза ее были закрыты, лицо горело.
– Что вы со мной сделаете? – спросила она мгновением позже.
– Еще не знаю, – ответила Энид.
Слезы высохли на лице девушки. Теперь оно пылало решительностью и гневом.
– Я знаю, – сдавленным голосом проговорила она. – Вы вытащите меня на городскую площадь, вырвете ребенка из чрева моего, перережете ему горло и оставите нас истекать кровью в назидание другим. Так? Так? Скажите – вы это собираетесь сделать?
Господи! Какие только истории люди не рассказывают друг другу!
– Нет, мы этого не сделаем. Мы не извлекаем детей из чрева матери – если, конечно, речь не идет о спасении ее жизни или жизни младенца. Но на то есть хирургия. Твой ребенок будет тобой рожден, и это я тебе твердо обещаю.
Тихие слезы потекли по щекам девушки. Энид несколько мгновений смотрела на нее молча, на этот раз не для того, чтобы выдавить из Эйрин ответ, а для того, чтобы найти, что сказать самой.
– Ты знала, что тебя поймают, и все-таки пошла на то, чтобы вырезать имплант, чтобы иметь ребенка, так? Ты же знала, что тебя поймают.
– Я уже не помню, о чем я думала, – проговорила девушка.
– Пойдем на кухню, выпьем воды, хорошо?
К моменту, когда они вернулись в общую комнату, Эйрин уже перестала плакать и даже держалась более уверенно. По крайней мере до той поры, пока Фрейн не посмотрел на нее, а потом на Энид.
– Что ты сказала ей? – взорвался он. – И что она сказала тебе?
– Фелис, – обратилась следователь к хозяйке. – Мне кажется, Эйрин нужно выпить воды, а может быть, чаю. Фрейн, – обернулась она к хозяину, – давайте выйдем и поговорим.
Тот, громко топая, пошел впереди нее.
Когда они вышли из дома, Энид просто спросила:
– Что случилось?
– Дело в импланте. Он не сработал.
– А вы не думаете, что она или кто-то еще его вырезал? Вы не видели повязки на ее руке?
Вопрос Фрейна, похоже, не удивил.
– Нет, не видел, – ответил он. – Не замечал, не было случая.
Фрейн явно старался играть простачка. Он думал, что у него получается!
И тут же задал вопрос:
– Местный комитет знает, что вы здесь?
– Пока нет, – ответила Энид. – Но скоро узнает.
– И что вы собираетесь делать? Что будет с Эйрин?
Он явно взваливал вину за произошедшее только на Эйрин, потому что знал, что под следствием все хозяйство, где он был главным.
– Я еще не решила.
– Я обращусь с протестом в комитет. Вы не имели права допрашивать Эйрин одну. Ей это было слишком тяжело.
Он был в ярости оттого, что не знал, что именно Эйрин успела рассказать следователю и удастся ли им всем увязать свои версии истории.