Харам, любовь…
Шрифт:
– С колбасой! И с сыром! И с грибами!
– Еще у нас чай кончился, – сообщила я, держа полуоткрытой дверь в комнату, – и тапки у тебя знакомые.
Конечно, знакомые, я их на день рождения Сереге подарила, одногруппнику. Он из дома взять забыл, а жил в далеком селе. В общежитие жили все сельские или приезжие. Городские жили дома.
– Ай, Таня, это наши дела, мужские… – не смотря мне в глаза полушепотом произнес Хасан, – а пиццу принесут сейчас. Стукнув кулаком по двери, для порядка, Хасан удалился по коридору.
Через полчаса три коробки с одуряющим запахом передал нам через
– Колбаса есть! Сыр есть!
– А чего они не заходят? Через дверь передают? – спросила неопытная Юлька.
– Им нельзя в женскую комнату входить! Харам! Они же мусульмане, – объяснила Машка, закуривая.
Садимся завтракать. Греем руки, положив их на горячие коробки. В комнате холодно, отопления мало дают. Обогреватель не спасает.
– Светка! Светка с Амирханом под ручку идет! – кричит Машка, врываясь в комнату. Дверь крякает. Мы вздрагиваем.
Наша Машка, как слон. Ходит, тяжело вдалбливая кроссовки в пол, как бы обозначает себя в пространстве. Дверь не открывает – откидывает. Не говорит – орет! Не улыбается – ржет, демонстрируя крепкие кривые белые зубы!
Патимка – другая, как пчела. Делает все быстро, беззвучно. Матерится виртуозно. Отличница!
– Чего? – ахаю я.
– К окну подойди! К окну!
Я кузнечиком прыгаю на подоконник – застывшие потеки краски впиваются в колени, отодвигаю желтые нитяные занавески – Патя привезла из дома, для уюта. Из окна дует. Точно! Идут!
– Патимка, иди сюда! Иди-иди…
Патимка тоже забирается на подоконник. Патимке тяжело – жопа у нее большая, студенты и даже преподаватели сворачивают шеи.
– Вот же ж блядь! Вот дура!
Светка вышагивает гордо. Струя белых волос плавно переходит в тонкие длиннющие ноги, обтянутые узкими джинсами. На ней кожаная куртка. Натуральная! Как красиво! Как дорого! Амирхан ведет ее под руку медленно и спокойно. Амирхан не смотрит ни на кого, даже на Светку. Амирхан смотрит куда-то вдаль. Воздух вокруг них густой, терпкий… На асфальте блестят застывшие лужи, сверкают гранями трещин. Солнце злое и холодное, даже на вид. Я поежилась. В комнате холодно, на улице холодно.
– Какая она красивая! – восхищается пчелка – Патимка.
– Красивая, но блядь! – припечатываю кузнечик – я.
– Да ты на рожу ее посмотри! Красивая! – язвит слон – Машка. Если честно, то Светка не такая уж и красивая. Издалека кажется, что сильно красивая – волосы, ноги. А близко – нет. Глазки мелкими прозрачными камушками, бледная полоска губ на узком лице. А подбородок как бы выступает вперед. А вот Амирхан красивый. Как из кинофильма!
Патимка, как будто прочитав мои мысли, шумно вздыхает. Красивый! Но нельзя. Харам!
Сразу понятно, что в дверь стучится именно Титюшкина. Мелкие и настойчивые бусины ударов, припадочно дергается дверная ручка. Вот дура! Надо открыть – Титюшкина – староста нашей группы. Машка закатывает глаза и впускает Титюшкину в комнату.
– Видели, видели? – врывается староста, – Светка!
От новой сплетни Титюшкину немного трясет, как будто к ней подключили электричество, глаза блестят. Как только в людях помещается столько любопытства? Наверное, другого настолько мало,
– Короче, Светка шла под руку с Амирханом! Их видели все! – Титюшкина таращит свои кукольные голубые, на выкате, глаза. Если не слушать, что именно Титюшкина говорит, ею можно любоваться. Полный рот, большие глаза. Но, главное – серебристые длинные волосы! Свои! Титюшкина похожа на фарфоровую куклу царских времен. Все такое зефирное, воздушное, гладкое, пухлое! Титюшкина покрыта лаком благополучия. У Титюшкиной красивая одежда и обувь. Сапоги ботфорты на высоких каблуках, кожаная юбка, а сверху – шубка! Шубка дальновидно скрывает Титюшкинский пухлый животик, а открывает главное – ноги и грудь. Папа Титюшкиной – большой начальник. У Титюшкиной будет работа, деньги, жилье. Я заглатываю комок горькой зависти внутрь. Я не хочу быть такой, как Титюшкина, даже с ее жизнью, похожей на пирожное.
«Не ревнуй злым людям и не желай быть с ними…»
Титюшкина вопросительно смотрит, ищет поддержку. Такие новости! Мы отрицательно вертим головы туда-сюда. Ничего не видели. Занимались. Мы надеемся, что Титюшкина скоро уйдет. Несмотря на сладкие и очень дорогие Титюшкинские духи, комнату после нее хочется проветрить. И помыть пол. И даже, может быть, окна.
Титюшкина в нас разочаровалась. Побежала блестеть глазами и изрыгать ртом новость дальше по коридору.
Я выглядываю из комнаты. Девчонки смотрят вопросительно. Боятся, что Настька вернется.
– Побежала в триста семнадцатую! – объявляю девчонкам. Девчонки хихикают. По коридору идет наш сосед Мага-младший сын, несет чайник с горячей водой.
– Настя, поздно уже! Опасно, – Мага-млаший сын не сводит глаз с серебристых Титюшкиных волос. Она городская, ей на маршрутку пора. Титюшкина привычно не глядя пробегает мимо Маги-младшего сына. Стучится в триста семнадцатую комнату. Я наблюдаю. Соседи не открывают старосте дверь. Титюшкина этого пережить не может. Из Титюшкиной бьет фонтан, наполненный энергией скандала. Сплетни сообщают Титюшкинной творческий подъем. Титюшкина разворачиваются в сторону Маги и благодарно улыбается. Кивает, мол, проводи. Мага-младший сын смотрит на нее сверху вниз больными глазами. Мага-младший сын занимает у нас деньги на маршрутку и уходит под ручку с Титюшкиной. Титюшкина что-то ему рассказывает, интимно склонив голову к его плечу, смеется. Мага молчит. Я знаю, у Маги-младшего сына доброе сердце. Оно похоже на горный цветок в ущелье: маленькая нежность в середине, а вокруг – суровые камни.
Март
Сегодня приходил Машкин брат, хотел остаться у нас в комнате ночевать. Ванька в нашем институте учится на курс младше. Только из общаги его в первую же неделю поперли – отказался ингушу деньги дать, началась драка. Фирузка его вмиг выгнала. У Ваньки завтра с утра нулевой парой зачет. На автобусе из их поселка так рано не доехать. Значит, Ванька пропустит зачет. А зачет этот очень важный, вьется за ним хвостом с зимней сессии. Ваньке грозит отчисление. О том, что будет после отчисления, не хочется даже думать. Пришлось Ваньку прятать у нас в комнате, чтобы не увидела Фирузка.