Харама
Шрифт:
В разговоре человек себя показывает.
— Видно, хороший человек, несмотря на фамилию, — сказал, улыбаясь, Лусио. — Фамилия у него не ахти.
— Фамилия?
— Ну да — Оканья[31], как же еще, вам она ничего не говорит, а мне — много.
Маурисио, подняв голову, улыбнулся:
— А, понятно.
Помолчали. Снова заговорил Лусио:
— Дочка твоя рассказала нам, как вы подружились в больнице.
— Мы скрашивали друг другу больничную жизнь, помогали справиться с болезнью.
— Не
Снова тишина.
— А вы не ужинаете, Маурисио?
— Немного позже.
— Ради нас не задерживайтесь. Я уже ухожу.
— Нет, нет, не беспокойтесь. Мы же свои люди, я вам доверяю. Просто мне еще не хочется.
— Ну да, чего вам торопиться: завтра когда хотите, тогда и встанете.
— Я-то знаю, — вмешался Лусио, — что с ним сегодня. Он учуял чечевицу, так же как и я, и знает, что будет на ужин, а это его ничуть не прельщает. Так, что ли, Маурисио?
— Должно быть. Никогда я по этой чечевице не страдал.
— А ведь в некоторых домах это блюдо номер один. Ты, я вижу, разборчивый сеньор.
— Летом это блюдо тяжеловато, — заметил мужчина в белых туфлях.
И вдруг он передернулся.
— Что с вами? — всполошился Маурисио.
Мужчина в белых туфлях с трудом перевел дух:
— От одного упоминания… о еде. Я представил себе чечевицу… Видите? Такая ерунда! Говорил я вам, что слаб на это дело…
Лусио и Маурисио взглянули на него: он был очень бледен.
— Вы уж меня извините, — сказал Лусио, — никак не думал, что доставлю вам такую неприятность…
Тот держал руки возле горла и глубоко дышал. И вдруг его снова схватило, еще сильнее. Он зажал рот и выбежал за дверь. Маурисио пошел за ним. Послышался прерывистый кашель. Потом мужчина в белых туфлях вернулся, вытирая рот наглаженным платком, который не успел даже развернуть. Лусио спросил:
— Вывернуло?
Мужчина в белых туфлях кивнул.
— Ну, значит, избавились от всего дурного.
— Выпейте воды, — сказал Маурисио, возвращаясь на свое место за стойкой.
— Вот видите, какой спектакль я вам устроил на прощанье, — сказал мужчина в белых туфлях. — Такая досада! — Он грустно улыбнулся. — Меня нельзя никуда пускать.
Выпил глоток воды из стакана, который поставил перед ним Маурисио.
— Ну вот еще! Что за глупости! Чем вы виноваты, если на вас несчастные случаи производят такое впечатление?
— Вам лучше?
— Да, Лусио, большое спасибо. Извините меня.
— Будет вам! — сказал Маурисио. — Как будто человек может управлять такими вещами. Забудьте, пожалуйста, об этом.
— Ерунда получилась. Просто смешно. — Он немного помолчал в нерешительности. — Что ж, сеньоры, ввиду достигнутого успеха разрешите откланяться. Не буду вам больше докучать.
Маурисио рассердился:
— Да какая муха вас укусила? Из-за такого пустяка вы хотите уйти! Не валяйте дурака. Надо же, что ему в голову
— Да нет, и поздно уже, — упорствовал мужчина в белых туфлях. — Видно, первый час. — Он потрогал часы, не глядя на них. — До Кослады — кусок порядочный, а луна, того и гляди, зайдет, сейчас полнолуние. Успею ли я добраться до дома? Ведь придется в темноте шагать, по нашей-то дороге.
— Ну ладно, как хотите, — сказал Маурисио. — Раз так, ничего не поделаешь. Главное — не ломать ноги.
— Сколько я должен?
— Шесть сорок.
Мужчина в белых туфлях вытащил из заднего кармана потемневший от времени кожаный бумажник и вручил Маурисио семь песет, добавив при этом:
— Вот что… Если можно, я бы просил никому не рассказывать про эту глупость, ну, что меня вырвало. Мне даже как-то неприятно подумать, что кто-то узнает. Хорошо?
— Знаете что, — сказал Маурисио, — вы меня обижаете такой просьбой. Мне даже странно, что это говорите мне вы. Во-первых, вы не знаете своих друзей. А во-вторых, не знаете моего обычая: в моем доме никого за глаза не обсуждают. Ясно? Тут вы дали маху. Держите шестьдесят. — И протянул ему сдачу.
— Простите, Маурисио, еще раз извините, — сказал мужчина в белых туфлях, принимая мелочь. — Сегодня я что-то все говорю невпопад. Видно, не в ударе. Может, высплюсь и завтра проснусь другим. — Он спрятал бумажник. — Значит, до завтра, спокойной ночи.
— До свидания, — ответил Маурисио. — Вам не в чем извиняться. И пусть луна вам светит до самого дома.
— До завтра, — попрощался Лусио.
Мужчина в белых туфлях мгновение постоял на пороге, глядя, высоко ли луна. Потом обернулся и с серьезной улыбкой сказал:
— Дойду еще при луне. Всего. — Поднял руку и вышел.
— Ну и парень! — сказал Лусио, когда тот ушел. — Клянусь, он мне нравится.
— Человек он что надо, — неторопливо вымолвил Маурисио. — Подумать только, как его огорчило, что он потравил. Я даже удивился.
— Это задело его самолюбие, — сказал Лусио. — А в общем — кто его знает. Может, ему показалось, что для воспитанного человека такое непозволительно. Что-нибудь вроде этого.
— Я знавал и других людей, с которыми бывало точно так же. Если что-нибудь случается, они становятся как больные. Хоть бы этот случай их и не касался.
— И я таких встречал. Это люди впечатлительные, у которых сильные ощущения действуют на какой-нибудь орган, ну, там на печень, на желудок или еще на что-нибудь.
Внезапно появилась Хустина:
— Отец, вы сегодня не собираетесь ужинать? Все остыло. И плита уже совсем погасла, разогреть не на чем.
— Поужинаю, не беспокойся.
— Ну, мы с матерью ложимся спать. Так что управляйтесь сами. — Резко повернувшись к Лусио, она продолжала: — А вы что тут делаете до сих пор?
Голосу она постаралась придать побольше строгости.