Харама
Шрифт:
— Спасибо, сеньора. Мы еще не обедали.
— Правду говорите?
— Я не ломаюсь. Потом — с удовольствием. — Он повернулся к Оканье: — А кто сегодня выступает на корриде в Лас-Вентасе? Ты не знаешь?
— Рафаэль Ортега, один, а быков шесть. Коррида в пользу кассы взаимопомощи.
— Ему тоже храбрости не занимать. Нынче мало кто так работает, да еще бесплатно, на такой-то корриде.
— Ортега — старой школы. Умеет провести быка мулетой так, что сразу представляешь себе тяжесть
Маурисио стоял, слегка наклонившись над столом и опираясь руками на спинки стульев, на которых сидели Петрита и Амадео.
— Этого тореро я не знаю, — сказал он. — Только читал о нем в газетах. Я уж, по крайней мере, года четыре на корриде не был.
Из кухни его позвала Фаустина. Послышался стук — и в сад вылетел кот. И снова голос из кухни:
— Брысь! Еще не хватало тебя здесь!
Кот улегся в углу сада, на куче сухих листьев.
— Что тебе? — громко спросил Маурисио.
— Идите обедать.
Хустина была в курятнике и вышла оттуда с яйцом в руке. Подходя к дому, отец спросил ее:
— Это от которой?
— От рябой. Сегодня четвертый день, как она не неслась.
Невестка Оканьи сказала мужу:
— Не налегай на тушеные овощи, Серхио, тебе же нельзя, потом плохо будет.
— Дай ты ему поесть, да и сама ешь, — вмешалась Петра. — За весь-то день. Нельзя же вечно думать о болезни.
— Слушай, если он не поостережется, ему ведь хуже будет.
Фелисита смотрела попеременно то на тетку, то на мать, словно силясь понять, кто же из них прав. Хуанито манил кота, сложив пальцы щепотью: «Кис-с, кис-с!»
— Дай ему вот это, — предложила Петрита и протянула кусочек мяса.
Но кот не тронулся с места. Оканья сказал жене:
— Надо, по крайней мере, попросить у Маурисио по стакану вина и по чашечке кофе. Чтоб ему был хоть какой-то доход, раз уж мы пришли сюда есть.
— Как знаешь. Он так любезен, что скорей всего денег не возьмет.
— Почему не возьмет? С чего это?!
— Ну, ты оказывал ему столько услуг!..
— И он мне немало их оказал, еще чего не хватало! Если будет отказываться, уж как-нибудь запихаю ему. Мне и так стыдно, что мы даже вино с собой привезли, а не берем у него.
— Так ты же ничего не сказал… — оправдывалась жена. — А теперь мне такое заявляешь.
Белый кролик подошел к решетке и встал на задние лапки, опершись передними о сетку и показывая брюшко.
— Глядите, глядите, как он стоит! — крикнул Хуанито.
Все обернулись.
— Какой хорошенький! — сказала девочка. — Какой хорошенький!
— В кастрюле они еще лучше, — засмеялся брат Оканьи.
Петра напустилась
— Да ты что? Зачем такое говоришь ребенку, который восхищается зверьком? Нет, доченька, нет. Дядя твой злюка. Никто этого кролика убивать не собирается. На будущий год, как приедем, привезем ему листьев салата и ты сама его покормишь. Хорошо, доченька?
— Да, мама, — отвечала Петрита, не отрывая глаз от кролика.
— Завтра обедать будем в саду, — сказал Маурисио. — Тут такая жара от плиты, что, пока ешь, сам изжаришься.
Фаустина не ответила. Она что-то мешала в кастрюле.
— Но каков Оканья! Как он понимает жизнь! — продолжал Маурисио, указывая ложкой на окно, из которого виден был столик, занятый гостями. — Ему ничего не жаль. Если и отложит пару бумажек, так только для того чтобы поехать, вот как сегодня, провести воскресенье с семьей за городом. — Он медленно тянул суп. — И понимаешь, в воскресенье, когда такси нарасхват весь божий день, когда дают целое дуро на чай те, кто едет на стадион или на корриду. Он всем этим жертвует и в ус себе не дует.
— А почему они не приезжают на неделе? — возразила Хусти. — Меньше потерял бы.
— Наверно, из-за брата. Тот свободен только по воскресеньям. Щедрый и веселый человек, он всегда такой. Вот так и надо жить. Иначе получается, как с тем, который потерял двадцать килограммов, пока бегал, искал аптеку, где можно взвеситься.
— Ну, уж если такой порядок тебе нравится, — поджала губы Фаустина, — почему бы тебе не сделать то же самое, начиная с завтрашнего дня? Закрой кафе и живи сладкой жизнью. А? Что ж ты этого не делаешь?
Из зала кто-то позвал Маурисио.
— А что ты думаешь? Мне часто хочется такое сотворить! Только чтоб тебя не слышать… Поди спроси, что там хотят. Скажи, я обедаю.
Фаустина вышла. Маурисио не донес ложку до рта и посмотрел на дочь. Потом опустил глаза и спросил:
— В котором часу придет твой жених?
— Думаю, в полпятого, в пять. Смотря на чем поедет: на рейсовом автобусе или на поезде.
— Вы пойдете в кино?
— Наверно.
Маурисио, помолчав, поглядел в сад через открытое окно; невестка Оканьи смеялась…
— Поди положи второе.
Хустина поднялась. Встал следом за ней и отец.
— А на какой сеанс вы пойдете?
— Ох, отец! Что это вы все выспрашиваете? Пойдем уж в какое-нибудь кино — какая разница? И как я могу знать заранее? — Тут она переменила тон. — Наверно, вы что-то хотите узнать, так зачем подбираетесь с этими вопросиками? Со мной так не надо.
— Я, дочка? Да нет. Хочу знать, что ты будешь делать.
Из сада опять донесся смех.
— Что вы делаете по воскресеньям?