Харбинские мотыльки
Шрифт:
— Это не он, — сказал, врываясь без стука.
— Что? — поднял доктор сонные глаза, он был весь в бумагах. — Что значит не он?
— Штамма нет! — торжествовал художник. — Вместо него какой-то утопленник ненормальных размеров. Вы все подстроили!
— Ах, да, конечно, подстроил… Вы не под тем именем смотрели, дура! — крикнул доктор, бросил перед художником на стол паспорт.
— Что это?
— Ваш паспорт.
Художник открыл: Gustav Stamm и фотокарточка Бориса. Ладно склеено.
— Надо было
— Как это кто?
— Борис Ребров — вот кто умер! — крикнул доктор и махнул на него рукой, со стола сорвалась бумажка, полетела… повисла в воздухе… плавно опустилась на пол. — Пойдемте вместе!
Художник бежал вперед — скорей, пока не переставили; колченогий старик еще не успел дверь на засов закрыть:
— Повидать родных-близких?
Быстро нашелся, будто только что подвезли, и на пальце свежая бирка: Boriss Rebrov. Все точно. Склонился над ним, посмотрел в лицо… Улыбается.
— Торопитесь, — долетало до него эхо, — машина ждет!
— Как! Уже?
— Все получилось как нельзя удачно. Пользуйтесь случаем, Борис Александрович. Поезд уходит. Надо прыгать. Ждать некогда. Вот ваша одежда.
Рыбацкий свитер, брюки, ботинки.
— Это не моя одежда.
— Переодевайтесь без разговоров. — Борис быстро переоделся. — Ну, идемте!
Доктор шептал на ходу, что граф Бенигсен обо всем договорился. Коридор вывел во двор. Прямо к машине графа. Впрыгнули. Водитель был тот же, невозмутимый усач. Тронулись. Ехали молча. Было много встречных машин, грузовиков с солдатами, по железнодорожным путям тянулись составы, конца им не было видно. Как только выбрались за город, резко упала ночь. Еле тащились, не зажигая фар. Туман прилипал к стеклам. Дорога врастала в лес. Молчали. Останавливались и прислушивались. Съехали на обочину, углубились и ждали затаившись: промчались грузовики с людьми. Военные. Ехали в тумане дальше. Подкрадываясь, как воры. Дорога сделалась узенькой. А потом и вовсе ушла в песочную ниточку. Шофер все равно не включал фары. Встали.
— Тут, — сказал усач.
— Мы вас доведем куда надо и оставим, — сказал доктор.
— Что? Как оставите? Где?
— Так захотел граф, — проскрипел доктор.
— Таков уговор, — сказал водитель. — Граф никому не доверяет.
— При чем тут граф, если я свел вас с Ильмаром!..
— Теперь всей операцией руководит граф, господин Штамм, — сказал строго шофер.
Стиснув зубы: мне эти военные!..
Вышли и долго пробирались сквозь кустарники, ветки царапались.
— Вроде бы тут, — сказал доктор, неуверенно оглядываясь по сторонам: всюду туман.
— Да, точно, — подтвердил водитель. — Ждите здесь, господин Штамм!
И исчез.
— Что?
— Ждите, — донеслось из тумана. — Через час, другой за вами придут.
— Прощайте,
Исчез.
Шаг в одну сторону — туман; несколько шагов в другую — тоже туман. Черт! Наткнулся на ветку. Поцарапал щеку. Черт!
Тишина. Где-то вдалеке шептало море. Он стоял, прислушивался, ждал. Ночь быстро свила гнездо и уснула. Хотелось курить, но не решался. Так и стоял… Время не двигалось. Туман тихонько шевелился. На мгновение ему померещилось, что кто-то положил ему руку на плечо… Сгинуло. Скоро и тумана не стало. Одна темень вокруг. Ждал, ждал… Вдруг что-то как будто мелькнуло. Прислушался, всматриваясь. Точно! Хрустя веточками, во мраке к нему плыли сигаретные огоньки. Кто-то кашлянул.
— Эй, кто там? — спросил он.
— Идите сюда, Штамм, что вы стоите? — послышался голос.
Это был граф Бенигсен. В сторонке ругнулся Ильмар, сплюнул, и еще кто-то там с ними…
— Знакомьтесь, это Энн, — сказал граф. — Прекратите курить!
— Штамм, — сказал Борис и пожал невидимую руку.
Огоньки погасли. Шли в полном мраке. Борис плелся наугад.
— Энн — лучший механик в Эстонии, — негромко рассказывал граф (кажется, с улыбкой). — Он мне чинил машину, и на лодки моторы ставит. Мы решили, что катер вашего друга надо усилить, предложил Энну. Он согласился с нами в Швецию уйти. Идем вчетвером, больше никто не знает об этом.
— Хорошо, хорошо, — шептал Борис.
— Что хорошо? Я вас спрашиваю: больше никто не знает о нашем отплытии?
— Нет, только доктор и этот шофер.
— Шофер — мой друг, доктор — не в счет.
— Я тоже решил уйти в Швецию, — сказал Ильмар, — у нас теперь самый быстрый катер, от русских легко уйдем. Будем в Швеции утром. Останусь там. Будем рыбачить, лодки чинить, правда, Энн?
— Не пропадем, — сказал Энн и задумчиво добавил: — Уже грибы появились, рановато…
— От каких русских вы собираетесь уходить? — строго сказал граф. — Не надо нам погони. Пойдем тихо, чтоб не услышали. Поняли?
— Сейчас такой туман, — сказал Ильмар, — что никто ничего не увидит! Можно с музыкой идти!
— Не надо с музыкой, — сказал граф. — Дорогу-то в тумане найдете?
Борис споткнулся.
— С закрытыми глазами, — сказал Ильмар, — обижаете, вся жизнь — море! У нас самый быстрый катер… На Финском заливе таких никогда не было!
— Все равно, — говорил граф, — уйдем незаметно.
— Самым быстрым катером была «Пиковая дама», — сказал тихо Энн.
— «Червоный туз», — сказал Ильмар.
— Нет, «Пиковая дама», мы на нее ставили мотор с дирижабля. Это был самый быстрый катер.
— «Червоный туз» сорок узлов делал.
— А «Пиковая дама» сорок пять!
— Тихо! — зашипел на них граф. — Пришли.
Обдало ветерком. Послышался плеск.