Харбинский экспресс-2. Интервенция

Орлов Андрей Юрьевич

– Ладно, слушай: я про твоего соседа спросить пришел. Убили его.

– Эка новость…

– А как убили, тебе известно?

Молчание.

– Ты ведь на дому стираешь? – продолжал напирать Грач. – Верно?

– Ну, так.

– А днем ничего не слыхала? Может, видела соседа случайно?

– «Случайно!» – передразнила она. – Ясное дело, видала. Корова у меня, Вишня. Я от ней кажное утро молоко да сметану соседу ношу… носила…

Голос у нее слегка дрогнул.

Вот оно что, понял

Грач. Тут сердечная драма в наличии! Ну что ж, ничего удивительного. Егор Чимша был мужиком видным. Не то чтоб писаный красавец, однако того типа, что для женского сердца всего опасней. Не для всякого, конечно, – но для одинокой солдатки бесспорно. И сразу же стало понятно: ничегошеньки она не скажет. Прекрасно знала, чем Егор промышляет, и через то к властям питает самую стойкую неприязнь. А может, и еще есть причины…

– Мамка!.. – прозвучал тоненький голосок. Должно быть, с сеней.

– Отстань! Щас приду! – Обернулась к Грачу и сказала бешено: – Ну, долго еще жилы станешь тянуть?

Быстрый топот маленьких пяток у нее за спиной:

– Мамка, мамка! А Сенька опять на пол нагадил!

– Вот что, бабонька, – быстро сказал Грач. – Соседа твоего, Егора, убили жестоко. Колючкой отравленной; ткнули в самое горло. Надобно злодеев сыскать, побыстрее. Ты мне помоги. Это и для тебя важно – вон, у тебя дети. А ну как к тебе сунутся?

– Нехай попробуют, – ответила баба. – Всяких отваживала.

– Таких – нет. Это душегубы первостатейные. Им человека убить – что подсолнух раздергать.

– Сказано: не видала я никого, – лицо у бабы скривилось от злобы. – Кому тут ходить?

Ничего не получалось.

Грач мысленно вздохнул. Надо признавать – с этой солдаткой вышло фиаско. Ничего она больше не скажет. И в присутствие вызывать тоже бессмысленно: там придется допросик вести чин по чину, на протокол. А это совсем нежелательно – до тех пор, пока не откроется связь Вердарского, чиновника сыскной полиции, и лошадиного барышника Егора Чимши. А связь эта точно имеется.

– Мамка, а ведь был тут чужой, – протянул за спиной бабы невидимый отсюда ребенок. – Маленький такой, на заборе. Я же рассказывал, а ты заругалась и меня тряпкой погнала. А после к дяде Егору пошла…

– Брысь, пащенок! Чтоб духу… – Она замахнулась, но Грач поймал ее за руку. Крепко стиснул кисть – и тут, на глазах, произошло удивительное дело. Баба вдруг поникла, склонилась. Весь задор ее как-то вмиг улетучился.

– На заборе? – переспросил Грач в темноту – ребенка было не разглядеть. Впрочем, это ничуть не мешало. – Интересно. Так кого ты там видел?

– Махонького такого ходю. Он был одетый как мальчик, но только не мальчик.

– Почему?

– Разве ж я пацана со взрослым попутаю, хотя б и китайским ходей?! Я за ним долго глядел, а он меня и не видел. Потому что я тихохонько, скрозь щелку. А у ходи еще дудка была, чудная. Только он на ней не играл, а все к глазу пристраивал

и будто сквозь нее на окна дяди Егора смотрел.

– А дядя Егор не видел этого ходю?

– Не, он же с мамкой пошел любиться. Они в это время завсегда вместе бывают.

Баба слушала молча, обессиленно прислонясь к калитке.

– А потом? – спросил Грач.

– Он дудку свою спрятал, с забора слез и пошел себе в сторону. А я следом побёг, – сообщил малец.

– Для чего?

– Да уж очень мне любопытно стало – заиграет он на своей дудке иль как.

– Заиграл, – сказал Грач. Он повернулся к бабе, усмехнулся нехорошо и добавил: – Веди, бабонька, в дом.

Часть II

Глава шестая

Воздушная яма

Визит к мадам Дорис разочаровал Павла Романовича. Мадам не сказала «нет», однако ж и не согласилась. Взяла время подумать.

Требовалось как-то определяться, временно. В смысле пристанища. Не в борделе же обитать, в самом-то деле. Павел Романович вышел за ворота, кивнул привратнику (тот был уже не так приветлив – сообразил небось по краткости визита, что посетитель не из серьезных клиентов) и принялся озираться.

Как выбираться отсюда? Свой экипаж Дохтуров отпустил (вернее, тот сам уехал), а иных поблизости не наблюдалось. Хотел было уж обратиться к привратнику, да не пришлось: тут кстати вывернул тарантас, выгрузил двух господ канцелярской наружности. Они изрядно пошатывались; один толкнул в бок другого локтем, что-то шепнул, и оба расхохотались.

На этом-то тарантасе Павел Романович и воротился в город. Меланхоличный возница тащился чуть ли не шагом, и потому по времени вышло немало. Однако ж и хорошо: дорогой Павел Романович обдумал свою ситуацию и принял решение.

Оно казалось очень разумным, и Дохтуров тревожиться перестал. Надо сказать, сейчас, когда средство (так он называл про себя то сокровище, которым теперь обладал) было рядом, под боком, Павел Романович постоянно находился в приподнятом настроении. Даже немного торжественном. Единственно, что волновало по-настоящему, – сохранность обретенного чуда. В том был вопрос – особенно с учетом габаритов. Остальное казалось не слишком существенным. Во всяком случае, не затруднительным.

А решение он принял следующее.

«Кто сказал, что надо непременно прятаться? – спрашивал сам себя Дохтуров, трясясь на жесткой скамье тарантаса. – Лучше сделать так: держаться естественно, поселиться открыто и… и даже поступить на службу. Временно. Через это, кстати, может решиться проблема с жильем».

Определившись, он велел кучеру править к управлению дороги, но вдруг передумал. Не в кондукторы же он пойдет наниматься!

– Скажи-ка, братец, – спросил он, – где тут у вас в добровольцы записывают?