Харбинский экспресс-2. Интервенция
Шрифт:
Он взял саквояж, быстро прошел в залу, где поймал за рукав «малинового» официанта.
– Любезный, разыщи для меня Софи.
Метресса была в своей комнатке – весьма, кстати, чистенькой и даже уютной. И намека нет на особенную жизнь хозяйки.
– Павлуша! – Софи улыбнулась. – А я тут с твоим котиком тешусь. Такой ласковый – прелесть! Никогда прежде таких не встречала. Может, подаришь? В знак нашей дружбы?
– Нет, – хмуро ответил Павел Романович. – Никак не могу.
– Ну
– Ты вот что… – сказал Дохтуров. – Крючок дверной накинь, а потом сядь там, поодаль.
– Да что делать-то будешь?
– Кота надобно полечить.
– Приболел разве? А с виду здоровый.
– Это лишь с виду, – напряженно сказал непривычный к вранью Павел Романович. – Я быстро… Один только укол…
И впрямь – через минуту дело уж сделано. Правда, Зигмунд пытался протестовать, орал и даже кусался, но Дохтуров исхитрился и вытянул шприцем капельку заветной крови. Шприц перед тем был тщательно обработан особым составом, позволяющим крови долгое время сохраняться не разлагаясь.
Закончив, сказал Софи:
– Ты теперь отсюда иди. Совсем.
– Как так – иди? Меня мадам заругает.
– Не заругает. Скажи, заболела. Что хочешь придумай, только на меня не ссылайся. И вот еще: кота моего с собой прихвати.
– Да куда мне деваться? Домой?
Павел Романович задумался. А и впрямь – куда?
Софи теперь стала его единственной помощницей, которую он, правда, использовал в роли заводной куклы. Ну да ничего страшного. Главное – она должна сохранить коробку с котом. Павел Романович понимал: если коробка будет где-то поблизости, он ее непременно лишится. Скорее всего – вместе с жизнью.
Вдруг его осенило.
– Ступай в штаб армии, – сказал Павел Романович. – Найдешь поручика Миллера. Скажи, что от меня.
То есть от доктора, который к нему в боевую группу поступает. Попросишь, чтоб приютил до вечера. А там я тебя сам найду.
Софи вздохнула.
– Дуру из меня делаешь, – заключила она. – На кой знаменитому Миллеру глупая коробка с котом? Ну да ладно. Нравится – делай, перечить не стану. Единственно потому, что очень ты мне приглянулся. Я таю, как свечка.
И затянула:
Не уходи, побудь со мною…С тем и вышла.
А Павел Романович посидел немного, повертел в руках шприц с красной каплей внутри. В ушах еще стоял голос Софи. Он тряхнул головой, подумал: «А что, если я и впрямь окажу комиссарам совершенно исключительную услугу? Да нет, не может быть. Доза самая минимальная. Только чтоб ощутить результат. Лишь для одного человека. А там будем торговаться. Уверен: они уступят».
«Или обманут и заберут все силой», – сказал голос внутри.
Ответить на то было нечего, и Павел Романович сделал вид, что ничего и не слышал. Поднялся, пошел в кабинет к мадам Дорис.
– Господа, – сказала мадам, убрав шприц в бюро. – До завтрашнего
Но задерживаться никто не стал. Вернулись на квартиру к Сырцову, где уже поджидала Анна Николаевна.
Полковник Мирон Михайлович Карвасаров переживал удивительные ощущения. А обстояло так: он летел – и летел свободно, как птица, сохраняя при этом сидячее положение (хотя никакого кресла либо чего-то подобного вовсе не наблюдалось). Далеко внизу было море, справа простирались горы. С каждой минутой скорость, с которой Мирон Михайлович перемещался в пространстве, росла, но страшно ему не было.
Напротив – ему было сладко.
Горы меж тем приближались, и вскоре на самом высоком пике Мирон Михайлович разглядел золотой дворец. Ну, может быть, позолоченный – неважно. Дворец тот венчал шпиль невероятной высоты и изящества. Шпиль необозримо тянулся вверх и, казалось, пронизал самое небо.
Приблизившись, Мирон Михайлович на своем невидимом стуле принялся описывать вкруг шпиля спираль, непрерывно забирая все выше. Он уже разглядел: на самом острие укреплен бриллиантовый шар, брызгавший ослепительным светом.
Мирон Михайлович мчался вверх по восходящей спирали, и шар становился все ближе… ближе… Вот уже он совсем рядом.
«В этом шаре – все земное богатство, – догадался Мирон Михайлович. – И теперь оно будет моим».
Он взлетел еще выше и протянул руку. Но в тот же миг случилось страшное: едва он коснулся шара, как тот сорвался с иглы – и обрушился вниз, на лету распадаясь мириадами сверкающих капель.
Мирон Михайлович хотел было ринуться следом, но тут незримый стул, на котором он восседал, выкинул фортель: вместо того чтоб начать немедля спускаться, вознесся еще выше – да и насадился прямо на шпиль! И в тот же миг словно бы испарился, предоставив Мирона Михайловича собственной судьбе.
Полковник с тоской огляделся – и понял, что самому с этакой выси ни за что не спуститься. И тогда он заплакал… да так горько, что горячие слезы полились на щеки и ворот рубашки…
– Ох, беда!.. – сказал кто-то невидимый.
Мирон Михайлович открыл глаза.
Не было ни моря, ни гор – а один лишь знакомый кабинет с казенною мебелью и портретом государя на левой стене.
Все сон.
– Господин полковник… – говорил невидимка. – Слава Богу, я уж думал, будто вы чувств лишились от нервных переживаний!..
Карвасаров оглянулся: позади суетился секретарь, прикладывал к затылку своего патрона примочки. Усердствовал не на страх, а на совесть – вон, даже голос переменился.
– Отстань! Ничего мне не надо. Жарко, сморило, да еще сон дурной… Ступай себе, Поликаша, ступай…
Секретарь, пятясь, выскользнул в дверь.
Карвасаров покрутил шеей в тугом воротничке. Фу, как неловко – за рабочим столом. Будто старик… А может, и впрямь старик? Ну, так или нет, а отдохнуть, право, не помешает. Да только когда? Вон сколько всего накопилось…