Харбинский экспресс
Шрифт:
Это иносказательно, а на деле требуется вот что: разыскать пилота аэроплана «Сопвич», который барражировал над лесом в ту пору, когда узников с затонувшего «Самсона» готовили к жертвоприношению новым красным богам. Потому что пилот наверняка так или иначе связан с Гекатой. Только он мог навести эту недружелюбную даму на пленников. После чего те были умерщвлены — еще до того, как до них добрались душегубы батальона Парижской коммуны. Вот, должно быть, те диву дались!
Словом, пора переходить к действиям. Найти пилота —
Ротмистр, которому Павел Романович изложил свои соображения, опять-таки сперва оживился, но после быстро остыл, так как никаких идей касательно поисков аэроплана у него не было. Как, впрочем, и у самого Дохтурова.
Как, в самом деле, найти «Сопвич»?
В этот момент дверь купе отворилась, и вошли двое — начальник бронепоезда есаул Вербицкий, а с ним незнакомый артиллерийский поручик в старомодном пенсне, которое делало его весьма похожим на литератора Чехова в молодом возрасте.
Вербицкий был весьма возбужден.
— Представьте, господа, — сказал он, присаживаясь, — срочная телефонограмма от атамана! «Справедливому» надлежит поднять пар и самым полным ходом идти к Цицикару.
— А разве не туда следуем? — осведомился ротмистр. — Насколько мне помнится, Цицикар на Транссибе, а мы с него не сворачивали.
Однако Вербицкий иронии не заметил.
— Цицикар захвачен красными. Там сейчас ужас что делается. Стон и скрежет зубовный. А нашей военной силы в городе нет.
— Все одно без пехоты бронепоезд не избавит город от вражеского десанта, — заметил ротмистр.
— Пехота будет, — сказал Вербицкий. — С противоположной стороны, от Хайлара, к Цицикрау идет литерный.
Агранцев пожал плечами.
— Тогда о чем беспокоиться?
Вербицкий с артиллерийским поручиком переглянулись.
— Дело в том, что литерный транспортирует не войска, — сказал есаул. — Да что там! Скажу прямо — он везет золото. В Харбин, для японской военной миссии. В уплату за снаряжение и боеприпасы. Весь эшелон состоит из быстроходного паровоза и трех вагонов. В одном — слитки, в двух других — конвой. Два взвода пехоты и казачья полусотня. И этого недостаточно, чтоб без помех проследовать захваченный Цицикар. Литерный известить возможности нет.
— Ах вот как. Насколько я понимаю, красный десант как раз и нацелился на атаманскую собственность? — осведомился Агранцев.
Вербицкий ответил не сразу.
— Похоже. В общем, господа, ситуация пиковая. Харбин атаману боеприпасов не даст. Семин с Колчаком в контрах — адмирал потребовал подчинения, а наш атаман не пожелал поступиться вольницей. Он больше на японцев надеется. Но те как раз закрыли кредит, требуют уплаты за прошлые поставки. А с запада наседают красные. Нашему Григорию Михайловичу сейчас остаться без патронов никак невозможно. Вот и получается, что вся надежда теперь — только на «Справедливый».
— И что вы намерены
— Поднять давление в котле и следовать на Цицикар без задержки. По этой причине помочь вам пока не смогу. Прошу прощения.
Олег Олегович сказал это вполне искренне, но по нему чувствовалось, что полученным заданием и немалой ответственностью он взволновал и даже горд.
— Пойду распоряжусь, — сказал есаул и прибавил озабоченно: — Только бы путь не был разбит. Это теперь самое главное.
Поклонился и вышел.
Адъютант остался сидеть. Устало закрыл глаза, помассировал пальцами веки.
— Главное теперь вовсе не это, — сказал он вполголоса.
— А что же? — спросил Павел Романович, до сей поры не принимавший участия в разговоре.
Поручик ответить не успел, поскольку вмешался Агранцев.
— Вы, кажется, намерены подвергнуть ревизии слова своего командира? — спросил он. — Довольно странно для его адъютанта.
Поручик слегка дернулся.
— Я вовсе не критикую.
— К чему тогда ламентации?
— Наш есаул — храбрый человек, — ответил поручик, явно задетый. — Но вот знаний ему не хватает. Давеча сказал, что боится поломки колеи. Напрасные опасения! Я уж сколько раз объяснял: на расчистку от заграждений в среднем потребно двадцать минут, на починку рельсов — около получаса. А есаулу все видится, будто повреждение пути для «Справедливого» станет безвыходной ситуацией. А между тем у меня два газорезательных аппарата. И команда научена — в короткий срок может удалить взорванные рельсы и заменить новыми. Даже разрушенный мост и воронка от взрывов на полотне не станут препятствием.
— Чего же следует опасаться? — спросил Павел Романович.
— Для «Справедливого» с его средней броней гораздо страшнее граната, пущенная из полевой пушки, — сказал поручик. — Мы ведь представляем славную мишень для вражеской артиллерии. Блиндирование защищает только от пуль и осколков. Трехдюймовая граната легко пробьет с дистанции в полтора километра.
Павел Романович искренне изумился.
— Отчего же столь слабая броня?
— Оттого, милостивый государь, что мешает прочность железнодорожных путей. Большую массу бронепоезда им ни за что не вынести.
С этими словами поручик поднялся. На ротмистра он не глядел — не мог простить подозрения в нелояльности к командиру.
— А скажите, господин поручик, — спросил Агранцев, — вы где прежде служили? И довелось ли вам повоевать на германском?
— Нет, не довелось, — ответил тот, слегка покраснев (видимо, ротмистр опять задел за живое), — я выпустился в Петербурге в шестнадцатом и был оставлен при штабе округа.
— Откуда ж военный опыт?
— После переворота пробрался к Деникину. Служил в первом бронепоездном дивизионе полковника Скопина. А теперь вот здесь… Честь имею!