Харьковский Демокрит. 1816. № 3, март

Сомов Орест Михайлович

Охотнее готов с своим расстаться домом,

Чем погасить пожар, зажжённый в оном громом;

Боится мельников, боится ворожей,

Боится мертвецов, боится росстаней;*

Короче, он всего боится – уступает,

Где только интерес его не воружает,

А для него готов и вдовий луг скосить,

И в поле сироту копною заделить;

Готов

за сноп один вонзить соседу вилы:

Вот как и набожным душам прибытки милы!

Рассмотрим и купца, который и гроша

С тем в руки не возьмёт, не сделав барыша;

Что рыба без воды, растение без влаги,

Хвастун без языка, подьячий без бумаги,

То точно и купец без интереса есть:

Он божество его, и жизнь его, и честь.

От полюса пройти до полюса другого

Не поленится он для барыша большого;

А вера и закон ничто суть для него,

Коль нет ему от них прибытку ничего.

Купец для барыша не только к аду ближе,

Но и за ад ещё готов спуститься ниже,

И если б в Тартаре публиковать подряд,

То точно бы он там был торговаться рад.

Попробуйте открыть вдруг пред его глазами

И рай, небесный дом, и биржу с кораблями,

И посмотрите, что скорей его займёт:

Жилище ли святых иль торг и оборот?

«Един Бог без греха», – вот что, вздохнув, он скажет,

И в зал купеческий вести себя прикажет.

Там смоляной матрос и шкипер с колбасой

Приятней для него, чем Авраам святой:

«Начто о будущем так рано заниматься?

В могиле, – скажет он, – успеем належаться».

Рассмотрим барина, которой вопиет,

Что Ной по грамоте отцу его есть дед,

Что предок был его при штурме Ерихона,

А потому и герб его – с мечём корона,

Что за отечество, за веру и любовь

Готов охотно он пролить до капли кровь;

Рассмотрим мы его поближе и потоне,*

Что есть отличного в кичливой сей персоне?

То правда, что он есть в отечестве тот член,

На коем главный руль правленья укреплен,

Ветр с поля без него так сильно в парус дунет,

Что весь гражданской

груз тотчас на камень сунет,

И чтобы чернь была в связи как двор один,

Необходим в таком дворе есть дворянин.

Многоразличные правленья – суть – машины,

Имеют колеса, валы, зубцы, пружины,

Что всё хоть государь и мудро сорудил,

Но нужен человек, чтоб в срок их заводил,

А иначе тотчас всё двигаться престанет,

И гиря и закон лежать без действа станет.

А кто тот человек? Не нужно толковать,

Ни как его зовут, ни где его сыскать,

Известны всем его и имя и порода,

Известны, но, увы, в семье не без урода;

Коварный интерес и эту чисту кровь

Умеет очернить через свою любовь.

Нередко офицер, имея алчность к злату,

Не полный выдаёт паёк муки солдату,

И там уже, где всё извешено лот в лот,

Старается найти на терезях доход.*

Нередко комендант, дарами обольщённый,

Без совести сдаёт редут, ему вручённый.

Нередко генерал, для равной же вины,

Переменяет ход счастливыя войны.

И быв неустрашим среди картечь летящих,

Робеет и бежит от талеров блестящих.

Увы, отечество, увы, и ты, закон,

Не слышимы вы там, где слышен денег звон!

Но это лишь в войне, то что ж увидим дале,

Когда явимся мы в судейской мирной зале?

Там алчный секретарь, не делом утруждён,

А мздой виновника великой убеждён,

Ворочает листы, перебирает числы,

Стараясь в них найти указа разны смыслы,

Дабы чрез то не он законы исполнял,

А делал то закон, что секретарь сказал.

Короче объяснить, сей изверг государства

Закон чтёт за царя без подданных и царства,

И им, как мышьяком, и лечит и мертвит,

Смотря то потому, как интерес велит.

А выбранный судья дворянскими балами,

Не занимается казёнными делами,

Сидит и думает, какой бы взять предлог,

Чтоб и его в пять цифр длиною был итог;