Харьковский Демокрит. 1816. № 6, июнь
Шрифт:
11
По Екатеринославской дороге видно и теперь множество безобразных каменных статуй.
Мслвч.
ПРОЗА
Письмо Русского Солдата
Когда я просил у вас совета, можно ли мне, не так как критику, а как просто мыслящему солдату, открыть мысли свои о журналах,* в то время я не воображал, что, напечатав письмо моё, вы обяжете меня некоторым образом выполнить сие намерение. Признаюсь, что я даже забыл о нём до сих пор, пока (и то довольно поздно) не взял вашего журнала в руки. Но теперь вижу – надобно что-нибудь сказать. «Журнал» – великое слово! Я об заклад бьюсь, что не всякий, кто их читает, понимает значение слова, а если и думает, что понимает, то (как говорят) навыворот. Например, начиная с самого издателя: он печатает в месяц, в полмесяца, или, много, в неделю несколько листков всякого сбора в прозе и в стихах, ходячих прямо и хромых, и называет свои листки – «журнал». Я советовал бы ему сходить в полковую канцелярию (других я не знаю и боюсь, как язвы) и спросить у писаря, что значит журнал? Он отвечал бы ему: «Милостивый государь, журнал есть ежедневная записка всех бумаг, полученных и отправленных». Оттуда, пожалуй, пусть зайдёт к купцу, казначею и проч. и спросит у каждого, что в журнале он записывает? Тот покупку и продажу, тот приходы и расходы, учёный свеженькие мысли, волокита [12] имена новых знакомых, мало заботящихся о его знакомстве, лекарь домы пациентов; да я и конца бы не нашёл журналам, т. е. дневным запискам (а мне кажется, милостивый государь, журнал иначе перевесть нельзя): их не тысяча один, а без числа. Итак, кончится сия статья тем, что все почти так называемые журналы не суть журналы, а месячники, полумесячники, недельники. За сим следует: на какой конец сии месячники и проч. выходят на свет? Здесь я скажу, чаю, выдумка журналов есть прекрасное, бесподобное дело. Некстати бы мне говорить по учёному, но нельзя миновать, чтоб не сказать чего-нибудь о их начале: все почти приписывают Франции и господину Сало,* советнику Парижского парламента, изобретение журналов, таковых или подобных, как мы их видим. Он начал издавать в 1665 году журнал учёных (Journal des savants). Самое название, кажется, показывает, что учёные, истинные или самозваные, присылали к издателю свои сочинения или замечания. Предо мною лежит книга, из которой мог бы я выписать всю историю журналов от их сотворения до сего дни; но судя по себе, я знаю, как несносно читать вздор без вкуса и без соли для того только, что он пахнет учёностью. Намерение моё сказать слова два о пользе журналов (каковы они ни есть), да и тут беда! Об них так много писали, что писать ничего не осталось. Об ином журнале говорят иногда слишком много, но тогда редко отдают ему должную справедливость; а о другом совсем ничего не говорят: это ещё хуже! Но после всех суждений и пересудов журналы останутся преполезною и приятною каждому любителю просвещения выдумкою. Журнал не для вечности; одно имя и намерение его оправдывает. Я сказал бы господам строгим критикам: государи мои, как вы об том подумаете, кто, слушая умного и весёлого человека, который своими разговорами научает и забавляет собрание, с педантскою важностью подступит к нему и скажет: «Вы говорите умно и приятно, но позвольте вам заметить, что вы не всегда говорите то, чего мне хочется; вы говорите кстати, но это чрез нисколько времени не будет больше кстати; иногда вы говорите о предметах, которые я не очень понимаю; вы делаете наставления быть сострадательным и человеколюбивым, а я не всегда бываю к тому расположен; вы смешите других, осмеивая меня: за то я вам вечно не прощу и буду ругать ваши разговоры пока достанет у меня гортани». Я слышу, кажется, ответ сего почтенного человека: «Мой друг, по долгу христианства и человечества я сожалею о вашей гортани и даю вам дружеской совет никогда меня не слушать!» Не таковы ли критики журналов? Всякий знает, что в них есть слабые пиесы* да и критики не без слабостей. Что касается до меня, по совести вам скажу, что с сердечным удовольствием я читаю многие пиесы в «Украинском вестнике» [13] :*
12
Под сим словом я разумею того, кто в один день обегает целый город, и поневоле к вечеру от усталости волочит ноги. Едва ли не приличнее сие название такого сорта людям, а не тем, кому оно обыкновенно даётся; доказательство, как несправедливо иногда названия изображают вещь.
13
Господин издатель и всякий читатель догадается, почему я не хвалю Демокрита.
14
Прошу покорнейше сделать замечание, что для журналов писать наскоро есть вещь простительная: кто захочет трудиться по целым десяткам лет, знавши наверно, что труды его чрез неделю будут лежать в табачной лавке, а много что под лавкою.
Вашим истинным почитателем и покорнейшим слугою
Русский Солдат.
Хорошая и дурная нога
В свете есть два рода людей: имея одинакое здоровье, одинакое богатство, одни бывают счастливы, а другие несчастливы. Это происходит по большей части от различных точек зрения, под которыми рассматривают вещи, людей и происшествия, и от действия, какое сия разность производит в их душах.
Люди, в каком бы ни были положении, могут иметь приятности и невыгоды; в каком бы обществе ни находились, могут найти людей с большею или меньшею любезностью; за каким бы столом ни сидели, им подают кушанья и напитки лучше или хуже, блюда хорошо или худо приготовленные; в какой бы земле ни жили, у них бывает хорошее и дурное время; под каким бы ни находились правительством, имеют хорошие и худые законы, и сии законы могут быть исполняемы хорошо или худо; какую бы поэму или сочинение гения ни читали, могут видеть ошибки, красоты и недостатки; наконец, на всех почти лицах, во всех почти людях, можно усматривать черты тонкие и черты несовершенные, качества хорошие и худые.
В таких обстоятельствах два рода людей, о которых мы говорили, принимают различные впечатления. Которые расположены к счастью, те обращают внимание на одно приятное в вещах и весёлое в разговорах, на хорошо приготовленные блюда, на вкусные вина, на прекрасное время, и наслаждаются с удовольствием; которым же назначено судьбою быть несчастливыми, те примечают противное и ни о чём о другом не разговаривают, отчего они всегда недовольны и печальными своими замечаниями возмущают удовольствие общества, оскорбляют многих и делаются в тягость везде, где бывают.
Если бы такие склонности несчастные получали от природы, то они достойны б были великого сожаления. Но как расположение критиковать, находить во всём худое, появляется, может быть, сперва от подражания и неприметным образом превращается в навык, то известно, что им можно избавиться от привычек, как скоро они будут уверены, что они нарушают их спокойствие, Надеюсь, что сей маловажный совет будет для них небесполезен, и они откажутся от такой склонности, которая, хотя внушаема воображением, имеет невыгодные следствия в продолжение жизни и причиняет печаль и бедствие истинное.
Никто не любит ругателей, которые всякому готовы наносить обиды. За то с ними всегда обходятся с холодною учтивостью; нередко даже и в этом отказывают им, что самое ожесточает ещё более их и доставляет им как бы случай к сильным спорам и ругательствам. Если они желают занять важные должности и умножить своё имение, никто не принимает участия в их успехе, не делает ни шагу и не скажет ни слова в их пользу. Если получают от кого укоризны или подвергаются какому-нибудь несчастию, никто не захочет ни защищать их, ни оправдать. Напротив, множество неприятелей осуждает их поступки и всячески старается привести их в совершенную ненависть. Итак, если они не переменяют навыка и не удостаивают почитать прекрасным то, что в самом деле прекрасно, без всякого огорчения, как для самих себя, так и для других, то всякий должен избегать их: ибо мы всегда встречаем неприятности, если имеем соотношения с такими людьми, особливо если к несчастию бываем замешаны в их ссорах.
Один старый философ, из друзей моих, чрез опытность сделался слишком недоверчив к таким людям, и всячески старался не иметь ни малейшей связи с ругателями. У него, как и у прочих философов, был термометр, по которому узнавал он степень теплоты в атмосфере, и барометр, по которому наперёд знал, каково будет время, хорошо или дурно. Но как не изобрели ещё такого инструмента, по которому можно бы было, при первом взгляде, узнать, какой кто имеет характер, в таком случае мой философ пользовался ногами: у него одна нога была очень хороша, а другая крива и безобразна.