Харун Ар-Рашид
Шрифт:
Несмотря на торжественность церемоний в Мекке, немногие поверили в то, что принцы выполнят свои обязательства. Рассказывают, что, уходя от Каабы, Джафар ал-Бармаки подошел к Амину и заставил его трижды повторить формулу: «Пусть Бог оставит меня, если я предам своего брата!» Современники видели, в основном, недостатки придуманного Харуном решения. Зеркалом общественного мнения, как обычно, служили поэты:
«Безукоризненный властитель получил плохой совет — разделить халифат и его земли. Если бы тот, кому в голову пришла эта идея, внимательно ее обдумал бы, его волосы поседели бы».А Масуди рассказывает, что слышал, как погонщик верблюдов пел такую песню:
«Это выбор, обещания которого будут нарушены; это война, огонь которой возгорится». На вопрос о смысле этих слов человек ответил: «… Сабли покинут ножны, распри и междоусобица раздерут империю».
Вероятно, подобные истории были придуманы намного позже,
Три года спустя Харун решил назначить еще одного из своих сыновей, Касима, третьим в череде наследников. Он дал ему власть над Северной Месопотамией и провинциями на юге Анатолии. В единстве империи была пробита еще одна брешь.
Праведный халиф так никогда и не раскрыл соображений, по которым он разделил наследие Аббасидов, вернувшись тем самым к доисламской концепции коллективного владения имуществом. Помимо заурядности его сына Амина, он, по всей видимости, начал осознавать серьезные неудобства, связанные с чрезмерной централизацией империи, которой наместники пользовались, чтобы пускаться во всевозможные бесчинства. Они нуждались в более пристальном надзоре. Разве не лучше было бы, чтобы представитель правящего рода взял ситуацию в свои руки, особенно в Хорасане, самой беспокойной провинции империи, как это было во времена Мансура, когда он послал своего сына Махди в Рейи, наделив его широкими полномочиями на всех восточных территориях? Не надеялся ли Харун ар-Рашид обуздать центробежные силы, которые, как он видел, набирали обороты на востоке и западе, поставив две половины империи под непосредственное управление своих сыновей?
Однако произошло обратное, и разделение лишь усилило поляризацию и опасность конфликта. Разумеется, возможностей избежать их было немного, поскольку распаду империи способствовало все: колоссальные размеры халифских владений, расходящиеся интересы различных провинций, лишь слегка замаскированные религиозным единством, а также разочарование, последовавшее за приходом к власти Аббасидов. Если присяга у Каабы и не стала непосредственной причиной гражданской войны, которой предстояло разделить род Аббасидов и арабское общество, то она оказалась напрасной.
Эта печальная история запятнала правление
Харуна ар-Рашида кровью, которую не смыть
и водами четырех рек.
Харун еще несколько дней совершал обряды поклонения в святом городе, а потом, в январе 802 г. (мухаррам 187), вместе со своим двором отправился обратно в Ракку. Добравшись до ал-Умра недалеко от Анбара, караван остановился на несколько дней, чтобы отдохнуть. На четвертый день, рассказывает Табари, халиф собрал присутствовавших Бармакидов — Яхью с сыновьями Фадлом, Джафаром и Мусой — и, «побеседовав с Яхьей о государственных делах, даровал им всем почетную одежду, как будто желая опровергнуть слухи об их немилости, которые ходили уже некоторое время. Они были очень счастливы и полностью успокоились».
Через несколько часов разразилась одна из самых кровавых бурь в истории ислама.
«В час молитвы Харун сказал Джафару: «Я не позволил бы тебе уйти, если бы не собирался сегодня вечером развлечься питьем вина со своими рабынями. Ты тоже веселись со своими» Тогда он отправился в свой гарем и начал пить. Через какое-то время он послал кого-то посмотреть, занят ли Джафар тем же самым. Узнав, что Джафар предался печали, он приказал передать ему: «Клянусь моей головой и моей жизнью, что совершенно необходимо, чтобы ты сегодня устроил пир и предался радости, ибо мне нет никакого удовольствия в вине, если я не знаю, что и ты пьешь его» Джафар, сердце которого было полно тревоги и страха, велел приготовить пир. У него в услужении находился слепой музыкант по имени Абу Заккар. После того как Джафар выпил немного, он сказал этому музыканту: «Моя душа сегодня охвачена сильнейшим волнением» Абу Заккар ответил: «О визирь, никогда повелитель правоверных не оказывал тебе и твоей семье такого благоволения, как сегодня» — «У меня печальные предчувствия», — сказал Джафар. — «Отгони свои глупые страхи, — отвечал Абу Заккар, — и предайся удовольствиям» В час вечерней молитвы слуга Харуна принес Джафару сладости, сушеные фрукты и благовония в подарок от халифа. В час молитвы на сон грядущий Харун снова послал ему то же самое, а затем и третий раз. Около полуночи Харун покинул шатер своих жен. Он призвал евнуха Мас-рура и сказал ему: «Немедленно найди Джафара, отведи его в свой шатер, отруби ему голову и принеси ее мне» Когда Масрур появился перед Джафаром, тот содрогнулся. Масрур сказал ему: «Повелитель правоверных зовет тебя» «Где он?» — спросил Джафар. «Он оставил своих жен, — ответил Масрур, — и пошел к себе» Джафар сказал: «Позволь мне зайти в шатер к моим женам, чтобы сделать некоторые распоряжения» «Это невозможно, — сказал Масрур, — сделай свои распоряжения здесь» Джафар подчинился. Потом Масрур увел его и вошел в свой шатер и извлек саблю. Джафар спросил его о том, какой он получил приказ. Масрур сказал: «Халиф приказал мне принести ему твою голову» Джафар сказал: «Берегись, возможно, он отдал этот приказ в опьянении и потом пожалеет» Взывая к их былой дружбе, Джафар умолял Масрура вернуться к халифу. Масрур согласился. Харун ждал евнуха сидя на своем молитвенном коврике. Увидев, что он входит, он тотчас же спросил: «Где же голова Джафара?» «Повелитель правоверных, — отвечал Масрур, — я привел Джафара» «Мне нужен не Джафар, — вскричал халиф, — а его голова!» Масрур вернулся к Джафару и отрубил ему голову. Когда он показал ее Харуну, тот сказал ему: «Сохраняй голову и тело,
61
Там же.
Труп Джафара был поручен военачальнику Харсаме и другим сановникам. Харун приказал им доставить его в Багдад. Голова была выставлена на обозрение на Серединном мосту, на главной артерии города, а разрубленное на две части тело — на Верхнем и Нижнем мосту. Эту жуткие останки висели на своих местах в течение двух лет, пока Харун не приказал их сжечь [62] .
Все члены семьи Бармакидов, их клиенты и слуги были арестованы. Яхья, сначала помещенный под надзор, впоследствии был заключен в тюрьму в Ракке вместе с Фадлом. Он отклонил предложение Харуна выбрать место жительства по собственному желанию, сказав, что останется там, где он есть, пока не примирится со своим халифом. Обращались с ним то мягко, то сурово, а в конце 805 г. Яхья умер в раккской тюрьме. Ему было около семидесяти лет. Фадл, разбитый односторонним параличом, умер в 808 г. в возрасте сорока пяти лет, почти в том же возрасте, что и Джафар. Незадолго до этого Харун приказал подвергнуть его пыткам, чтобы он признался, где спрятаны богатства его семьи и близких. После двадцати ударов бичом Фадл умер бы тогда же, если бы о нем не позаботился некий человек, заключенный в ту же тюрьму. Он написал следующие строки: «Только к Богу в нашей скорби мы возносим молитвы, ибо лекарство от наших страданий и печалей в его руках. Мы оставили этот мир и все же еще пребываем в нем. Мы не числимся ни среди мертвых, ни среди живых». Похороны Фадла стали поводом для проявлений сочувствия к нему и Бармакидам. Зубайда почтила его память личным присутствием вместе с наследным принцем Амином и многочисленными сановниками. Узнав о смерти Фадла, Харун ар-Рашид сказал: «Моя участь близка к его участи!» — так как астрологи предсказали ему, что его молочный брат окажется в могиле чуть раньше его, и это пророчество оправдалось.
62
В счетных книгах Харуна обнаружен расход на 10 кират нефти и пакли для сожжения тела Джафара.
Муса и Мухаммед, два других сына Яхьи, оставались в тюрьме до восшествия на трон Амина, который их освободил. Все имущество представителей опального рода в Багдаде, Ракке и провинциях было конфисковано, и ту же участь разделили их родственники, друзья и слуги. Под арестом оказалась мать Фадла Зубайда бинт Мания, Дананир [63] , знаменитая певица и вольноотпущенница Фадла, и другие женщины из числа их рабынь, однако детей Фадла, Джафара й Мухаммеда, а также мать Яхьи и Джафара пощадили. Еще тысяча женщин, детей, вольноотпущенников и клиентов Бармакидов были убиты, их дома снесены, а все, что им принадлежало, натурой и деньгами, отошло в казну.
63
Однажды, вскоре после смерти Яхьи, Харун призвал к себе Дананир и попросил ее спеть. Бармакиды, сказал он, обманули доверие своего господина и заслужили страшной кары. Она должна их забыть. Дананир ответила, что она всем обязана Бармакидам, даже честью стоять пред халифом, и что после их смерти она уже не может петь, поскольку слезы сжимают ей горло. Харун вызвал Масрура и приказал ему всячески мучить Дананир, пока она не запоет. Наконец, заливаясь горькими слезами, она решилась: «О обитель Салмы! Ты далеко от нас, но твой образ навсегда запечатлен в моем сердце. Когда я увидела, как дома обращаются в руины, я убедилась, что счастливые времена никогда не вернутся». Растроганный Харун отпустил Дананир и больше ее не мучил.
Падение Бармакидов и жестокое обращение, которому подверглись главные члены семьи, получили огромный резонанс в Багдаде и по всей империи. Радости не испытывал практически никто, кроме, разве что, их врагов. «Поведение Харуна вызвало общее неодобрение, — сдержанно отмечает Табари. — Память об этом не сотрется до дня воскресения, и нам известно, что наказание, постигшее Бармакидов, не было деянием, исполненным политической мудрости». Поэты стали выразителями общих чувств. Многие элегии дошли до наших дней. Все они выражают сожаление о гибели этих мудрых и великодушных людей, чьи имена оказались неразрывно связаны с минувшей эпохой.
«Остановимся и дадим отдых нашим коням. Больше нет благодетелей, больше нет ходатаев. Скажи щедрости: ты умерла вместе с Фадлом, скажи горю: ты можешь показываться каждый день»
«Удача покинула сыновей Бармака, не сохранив ни одного из них нам на радость. Они владели всеми богатствами и заслуживали того, чтобы ими владеть, но все их богатства покинули мир вместе с ними»
«Светоч щедрости угас, рука дающего оскудела, океан великодушия отхлынул с тех пор, как больше нет Бармакидов. Звезда этой семьи, которая указывала караванщику верный путь, больше не светит над горизонтом»