Хайдеггер: германский мастер и его время
Шрифт:
Лес рубят – щепки летят; тот, кто вступает на революционную целину, должен принять на себя риск ошибок и заблуждений. И, во всяком случае, не позволить сбить себя с толку предупреждающим криком «Наука в опасности!». Кроме того, задача слишком важна, чтобы доверить ее решение одним лишь «партийным товарищам», партайгенос-сен, пишет Хайдеггер Элизабет Блохман 12 апреля 1933 года, то есть за три недели до своего официального вступления в партию.
В то время как «за кулисами» уже готовилась передача ректорства Хайдеггеру, официально эту должность все еще занимал специалист по истории Католический Церкви Йозеф Зауэр [266] . Введение в должность Вильгельма фон Мёллендорфа [267] , нового ректора, избранного в конце 1932 года, планировалось на 15 апреля. Мёллендорф, профессор анатомии, был социал-демократом.
Note 266
Йозеф Зауэр (1872-1949) – папский прелат, профессор христианской археологии и истории искусства; ректор Фрайбургского университета в 1932-1933 гг.
Note 267
Вильгельм
По версии Мартина Хайдеггера и его жены Эльфриды, сам Мёллендорф после прихода к власти Гитлера более не стремился вступить на пост ректора. Мёллендорф дружил с Хайдеггером и прямо обратился к нему, чтобы обсудить трудности, которые могли возникнуть в связи с его назначением. Хайдеггер, у которого зимой 1932/33 года выдался свободный семестр, 7 января приехал из Тодтнауберга во Фрайбург. По воспоминаниям фрау Хайдеггер, Мёллендорф выразил «настойчивое желание», чтобы пост ректора принял именно Хайдеггер, человек, «никоим образом не связанный в партийно-политическом плане». «Он много раз повторял это желание – когда заходил к нам утром, днем и вечером».
Сомнения социал-демократа Мёллендорфа относительно того, стоит ли ему принимать должность ректора, как нельзя более понятны, ибо во Фрайбурге, как и повсюду, тогда уже начались преследования социал-демократов. Под руководством имперского комиссара Роберта Вагнера [268] эти гонения приобрели особую ожесточенность. Уже в начале марта были разгромлены дом профсоюзов и центральный офис местной организации СДПГ, производились аресты и домашние обыски. 17 марта произошел неприятный инцидент с депутатом ландтага Нусбаумом. Нусбаум, как раз перед тем прошедший многонедельный курс лечения в психиатрической клинике, защищаясь от двух полицейских, смертельно их ранил, после чего в городе усилилась травля СДПГ. На площади у кафедрального собора состоялась демонстрация против марксизма – агитаторы говорили о том, что его нужно «вырвать с корнем». Недалеко от Хойберга уже построили два концентрационных лагеря. Местная пресса публиковала фотографии, запечатлевшие отправку туда первых партий заключенных. Теперь НСДАП направила свои атаки против бургомистра д-ра Бендера, члена партии Центра. Его обвиняли в том, что он не отреагировал должным образом на инцидент с Нусбаумом. Бендер говорил в этой связи о «несчастном случае». Партия потребовала, чтобы его изгнали с занимаемого им места. За Бендера вступилась депутация горожан. Одним из тех, кто возвысил свой голос в его защиту, был Мёллендорф. 11 апреля Бендера на время освободили от должности. На его место был назначен крайсляйтер НСДАП и редактор нацистской газеты «Дер алеманне» Кербер. В этой газете Хайдеггер потом опубликует одну статью. Из-за своего вмешательства в «дело Нусбаума – Бендера» Мёллендорф стал в глазах местных национал-социалистов совершенно одиозной личностью. Мёллендорф наверняка понимал, что для него опасно принимать пост ректора, – но как человек мужественный проявил готовность к вступлению в эту должность. Церемония, как и предусматривалось, состоялась 15 апреля. Накануне вечером Шаде-вальдт, по поручению партийной группы, посетил ректора Зауэра, которому назавтра предстояло уйти с этого поста, выразил свои сомнения относительно того, является ли Мёллендорф именно тем человеком, который сможет проводить в университете необходимую политику гляйхшалтунга, и предложил кандидатуру Хайдеггера. Зауэр, представитель Католической Церкви, который никак не мог одобрять антиклерикализм Хайдеггера, не поддержал эту инициативу. Мёллендорф находился на посту ректора в течение пяти дней. 18 апреля – в день, когда состоялось первое заседание ученого совета, которым руководил Мёллендорф, – газета «Дер алеманне» опубликовала резкую статью с нападками на нового ректора, которая заканчивалась словами: «Мы рекомендуем г-ну профессору д-ру фон Мёллендорфу воспользоваться представившейся возможностью и не препятствовать реорганизации высшей школы». Теперь Мёллендорф понял, что ему долго не продержаться. На 20 апреля он назначил заседание ученого совета, на котором было решено, что только что назначенный ректор уйдет в отставку, а его преемником станет Мартин Хайдеггер. По свидетельству Эльфриды Хайдеггер, накануне вечером он побывал у них дома и сказал Мартину Хайдеггеру: «Господин Хайдеггер, теперь вы просто обязаны принять должность!»
Note 268
Роберт Вагнер (1895-1946) – нацистский партийный деятель, ветеран Первой мировой войны, активный участник «Пивного путча». С 1933 г. депутат рейхстага от округа Баден, министр-президент Баде-на, имперский комиссар обороны. С 1940 г. начальник гражданской администрации Эльзаса и Лотарингии. Был казнен по приговору Страсбургского военного суда.
Сам Хайдеггер, в пользу которого уже месяц назад сделала свой выбор влиятельнейшая фракция университета, вплоть до последнего момента не мог принять окончательного решения: «Еще с утра в день выборов я колебался и хотел снять свою кандидатуру» (R, 21). На пленарном заседании Хайдеггер был избран почти единогласно – правда, 13 из 93 профессоров как евреи к выборам допущены не были, а из остававшихся 80 в голосовании участвовали только 56. Один голос был подан против и двое воздержались.
Свою нерешительность Хайдеггер с лихвой компенсировал заметным должностным рвением, которое стал демонстрировать сразу же после выборов.
22 апреля он написал Карлу Шмитгу, приглашая его к сотрудничеству – теперь, когда в университете сложилась новая ситуация. Правда, надобности в подобных призывах не было; Шмитт уже сотрудничал с национал-социалистами, хотя и по соображениям, противоположным тем, что двигали Хайдеггером: Хайдеггер хотел революции, Шмитт – порядка. На пленарном заседании избрали не только ректора, но и новых членов ученого совета – людей умеренных взглядов, по большей части старых консерваторов; предполагалось, что Хайдеггер будет вынужден считаться с их мнением. Но Хайдеггер не попался в эту западню: он просто перестал созывать ученый совет. Еще до торжественной церемонии передачи должности ректора он объявил (в речи, произнесенной 27 мая), что в университете вводится «принцип фюрерства» и что отныне будет осуществляться политика гляйхшалтунга. Вскоре после 1 мая, «Национального дня труда», он демонстративно вступил в НСДАП. Конкретная дата его вступления в партию была предварительно согласована (с учетом тактических соображений) с партийными инстанциями. Его обращение к студентам и преподавателям с призывом принять участие в первомайских торжествах было выдержано в стиле приказов о мобилизации. В этом циркулярном
20 марта Хайдеггер поставил свою подпись под телеграммой Гитлеру, составленной несколькими национал-социалистскими ректорами университетов. В телеграмме содержалась просьба перенести на более поздний срок дату встречи фюрера с делегацией «Союза доцентов», и просьба эта обосновывалась так: «Только руководство [Союза], избранное заново на основе принципа гляйхшалтунга, будет пользоваться доверием высшей школы. Кроме того, нынешнее руководство вызывает сильнейшее недоверие со стороны немецкого студенчества».
26 мая, накануне торжественной церемонии по случаю его вступления в должность ректора, Хайдеггер произнес свою первую публичную речь – в день памяти Лео Шлагетера, члена «Добровольческого корпуса» [269] , который был расстрелян в 1923 году по приговору военно-полевого суда за организацию террористических актов против оккупационных французских властей в Рурской области. В националистических кругах Шлагетер считался мучеником за народное дело [270] . Хайдеггер испытывал особо теплое чувство к Шлагетеру еще и потому, что тот тоже был питомцем констанцской семинарии «Дом Конрада». 26 мая исполнилась десятая годовщина со дня гибели Шлагетера; эта дата во Фрайбурге, как и повсюду, отмечалась с большой помпой.
Note 269
Полувоенные формирования, созданные в Германии после ее поражения в Первой мировой войне.
Note 270
Имя Альберта Лео Шлагетера (1894-1923) широко использовалось нацистской пропагандой. Ему посвящались стихи, песни, в 1933 г. Ханс Иост написал пьесу «Шлагетер».
В этой речи Хайдеггер впервые попытался испытать на широкой общественной аудитории политическую действенность своей «философии подлинности». Он стилизовал Шлагетера под символическую фигуру, позволяющую понять, что значит – в конкретно-историческом и политическом плане – встретиться с тайной бытия сущего. Шлагетер, по словам Хайдеггера, претерпел «самую тяжкую смерть». Он погиб не в совместной борьбе, защищаемый и увлекаемый вперед сообществом своих боевых товарищей, а в одиночку, в полном смысле отброшенный к самому себе, потерпев крушение (S, 48). Шлагетер воплощает идеал экзистенции, описанный в «Бытии и времени»: он принял смерть как «наиболее свою, безотносительную, не-обходимую возможность» (Бытие и время, 250). Участники памятной церемонии должны «впустить в себя суровость и ясность» этой смерти. Но откуда Шлагетер черпал свою силу? Он получал ее от гор, лесов и неба родной земли. «Горы – это гранит, коренная порода… Они издавна закаляют волю… Осеннее солнце Шварцвальда… испокон веков питает ясность сердца» (S, 48). Горы и леса только мягкотелым обывателям даруют ощущение защищенности, на твердых же и решительных они воздействуют как «зов совести». Совесть, как объяснял Хайдеггер в «Бытии и времени», призывает не к определенному поступку, а к подлинности. Что конкретно надлежит делать, решает ситуация. В случае со Шлагетером ситуация сложилась так, что в час его унижения ему пришлось защищать честь Германии. Он «должен был» отправиться в Прибалтику (чтобы сражаться против коммунистов [271] ), «должен был» оказаться в Руре (чтобы сражаться против французов). Он последовал за своей судьбой, которую сам выбрал для себя и которая выбрала его. «Когда безоружный герой стоял под дулами направленных на него ружей, внутренним взором он переносился к светлым дням и горам своей родины, чтобы, видя перед собой алеманнскую землю, умереть за немецкий народ и за его Рейх» (S, 48). Это был миг истины, ибо сущность истины, как сказал Хайдеггер в докладе 1930 года «О сущности истины» (несколько отличавшемся от текста, опубликованного позднее), есть событие, которое происходит на «почве родины». Все дело в том, чтобы открыться навстречу силам присутствия. Необходимой предпосылкой для этого является укорененность (Bodenstandigkeit).
Note 271
В 1919 г. Добровольческий корпус сражался с большевиками в Латвии и Литве.
А днем позже Хайдеггер произнес свою ректорскую речь.
Уже во время подготовки к церемонии его вступления в должность наблюдалось заметное возбуждение. 23 мая новый ректор Хайдеггер обнародовал инструкцию для коллектива университета относительно организационных вопросов: в ней предписывалось исполнять во время церемонии гимн «Хорст Вессель» [272] и кричать «Зиг хайль!». Мероприятию следовало придать характер национального праздника. Профессора восприняли это с некоторым неудовольствием.
Note 272
Песня, написанная немецким штурмовиком Хорстом Весселем (1907-1930), после смерти автора ставшая гимном НСДАП.
В циркулярном письме Хайдеггер объяснял, что «выбрасывание вверх правой руки» выражает не связь с партией, а солидарность с национальным подъемом. Впрочем, он проявил готовность к компромиссу: «Проконсультировавшись с фюрером студенческого объединения, я решил, что поднятие руки в партийном приветствии будет обязательным только в момент исполнения четвертой строфы гимна «Хорст Вессель»».
Хайдеггер знал, что в это мгновение на него смотрит весь философский мир. В предшествовавшие недели он не упустил ни одной возможности, чтобы подчеркнуть свой статус фюрера; на церемонии присутствовали высокие партийные чины, министры, ректоры других университетов, представители прессы – в зале было больше коричневых рубашек, чем фраков. Хайдеггер замахнулся на многое. 3 апреля 1933 года он писал Ясперсу: «Все зависит от того, подготовим ли мы для философии надлежащее место и сумеем ли дать ей высказаться» (Переписка, 220). Теперь он нашел такое «надлежащее место» – но найдет ли и надлежащее философское слово?