Хайди
Шрифт:
– Добрый вечер, Дядя, и мать тоже вам кланяется. Мы вас хотим поблагодарить, что вы нам оказываете такую милость, а мать просит вас зайти, она хочет лично сказать спасибо. Конечно, кто бы нам ещё это сделал, мы вам этого не забудем, потому что, конечно…
– Закругляйся уже, – перебил её старик, – я и так знаю, что вы про Дядю Альма думаете. Иди уж. Что мне будет нужно, сам найду.
Бригитта мигом подчинилась, потому что у Дяди была такая манера – говорить строго, в приказном тоне, не так-то просто это было выдержать.
Дед стучал и гремел, обходя домик со всех сторон,
Между тем уже спускались сумерки, и едва он сошёл с лестницы и приготовил свои салазки, как в дверях показалась Хайди. Он, как и вчера, укутал её в дерюжку и взял на руки, а салазки повёз за собой, потому что, посади он Хайди в санки одну, дерюжка бы на ней не удержалась и она бы замёрзла.
Так продолжалась зима. В безрадостную жизнь слепой бабушки впервые после многих лет вошла нечаянная радость, и дни её стали не такими долгими и тёмными, похожими один на другой. Она уже с раннего утра прислушивалась, не зачастят ли по снегу быстрые шаги, не откроется ли дверь, и, когда девочка действительно вприпрыжку вбегала, бабушка всякий раз восклицала:
– Слава Богу! Опять пришла!
Хайди подсаживалась к ней и болтала без умолку, рассказывая обо всём, что знала, да так весело, что у бабушки радовалось сердце, а часы пробегали незаметно, и она уже больше не спрашивала, как раньше: «Бригитта, день ещё не кончился?», а, наоборот, когда за Хайди закрывалась дверь, говорила: «Как же быстро вечер пролетел! Правда же, Бригитта?» Та отвечала: «Ещё бы, вроде бы только что пообедали». И бабушка продолжала: «Сохрани Господь мне это дитя, а Дяде Альму доброго здоровья! Как он на вид, Бригитта, крепок ли?» И та всякий раз обнадёживала: «Да как яблоко наливное!»
Хайди тоже привязалась к старушке, и, когда вспоминала, что той уже никто, даже дед, не сможет сделать светло, её опять охватывала кручина. Но бабушка ей говорила, что это не такая большая беда, когда она рядом, и Хайди прибегала всякий погожий зимний день. Дедушка без лишних слов продолжал приходить сюда, прихватив ящик с инструментами, и порой по полдня обстукивал домишко Петера-козопаса. Это возымело действие: больше здесь ничего не хлопало и не скрипело по ночам, и бабушка говорила, что давно так крепко не спала и что этого она Дяде вовек не забудет.
Визит, и затем ещё один – с более важными последствиями
Быстро прошла зима и ещё быстрее – весёлое лето после неё, вот уж и новая зима приближалась к концу. Хайди жила радостно и счастливо – как птичка небесная, – и с каждым днём нарастало её предвкушение близкой весны, поскольку тёплый альпийский ветер «фён» шумел в верхушках елей и съедал снег до самой земли, после чего ясное солнце выманивало наружу голубые и жёлтые цветочки, и надвигалось время выпаса, которое приносило с собой всё самое лучшее, что могло быть на земле. Хайди шёл уже восьмой год, она многому научилась от дедушки: управлялась с козами не хуже него самого, и Лебедушка с Медведушкой бегали за ней по пятам, словно верные собачки, и громко блеяли от радости, едва заслышав её
Этой зимой Петер уже дважды приносил от учителя из Деревушки напоминание, что Дядя Альм должен отдать в школу ребёнка, который у него воспитывается, по возрасту девочке давно пора, и эту зиму она уже должна была посещать уроки. Оба раза Дядя велел передать школьному учителю, что если тому что-то нужно от него, то он дома, а ребёнка в школу не отдаст. И Петер всё это исправно передавал.
Когда мартовское солнце растопило на склонах снег, в долине повсюду выглядывали подснежники, а лапы елей на альме снова весело колыхались, освободившись от зимнего груза, Хайди без устали сновала туда-сюда: от двери дома к козьему хлеву, оттуда к елям, потом снова в дом к дедушке, чтобы сказать ему, насколько расширилась зелёная проталина под деревьями, а после этого опять бежала глянуть на проталину, не в силах дождаться, когда же всё зазеленеет и на альпийские луга окончательно вернётся зелёное, цветастое лето.
Однажды солнечным мартовским утром, когда Хайди в упоении бегала взад и вперёд и как раз собиралась в десятый раз прыгнуть из дома за порог, она чуть не упала от неожиданности, столкнувшись в дверях лицом к лицу с пожилым господином во всём чёрном, который глянул на неё пристально и строго. Но, заметив её испуг, миролюбиво сказал:
– Не бойся меня, я люблю детей. Дай мне руку! Ты ведь Хайди? Где дедушка?
– Он вырезает из дерева ложки, – ответила Хайди и распахнула перед гостем дверь.
То был старый господин пастор из Деревушки, много лет назад он хорошо знал Дядю, когда тот ещё жил внизу по соседству с ним. Господин вошёл в хижину и шагнул к старику, склонившемуся над своей резьбой:
– Доброе утро, сосед.
Тот удивлённо поднял голову, встал и ответил:
– Доброго утра господину пастору. – Потом подвинул гостю табурет и продолжил: – Если господина пастора не испугает деревянное сиденье.
Господин пастор сел.
– Давно я вас не видел, сосед, – сказал он.
– Я тоже господина пастора давненько.
– Сегодня я пришёл, чтобы кое-что обсудить с вами, – снова начал господин пастор. – Думаю, вы даже знаете, в чём состоит моё дело, по которому я хотел с вами объясниться и услышать ваше мнение.
Господин пастор замолчал и посмотрел на Хайди, которая так и стояла в дверях, внимательно разглядывая гостя.
– Хайди, поди к козам, – сказал дедушка. – Можешь взять для них немного соли и останься с ними, пока я к вам не выйду.
Хайди тотчас исчезла.
– Ребёнок ещё год назад, а уж в эту зиму точно должен был ходить в школу, – сказал господин пастор. – Учитель вам передавал напоминание, но вы так и не дали ответа. Как вы намерены поступить с ребёнком, сосед?
– Я не намерен отдавать её в школу, – последовал ответ.
Господин пастор удивлённо посмотрел на старика, который сидел на лавке, скрестив руки на груди, и вид имел непоколебимый.
– И что вы хотите сделать из ребёнка? – поинтересовался господин пастор.
– Ничего, она растёт себе и развивается вместе с козами и птичками. Ей с ними привольно, и ничему дурному они её не научат.