Хазария
Шрифт:
Утром князь приказал трубить сбор военачальников. Собранный и решительный, он выехал вперёд и молвил:
– Друзья мои верные, боевые соратники, братья! Нынче взял я Меч мой в руки и хотел, по обыкновению, вложить в ножны. А тот вдруг молвил мне: «Что сидишь в Киеве, князь? Булгары на Волге собирают силы на Русь. Надо идти в поход и разбить их, пока не укрепились».
Отвечал я Мечу: «Поздно уже в поход идти. Дожди превратили дороги в болота и трясины».
А Меч опять за своё: «Скоро подзимье, на болота и топи падут снега белые, Дед Мороз свои дороги настелет и на реках мосты наведёт. И ты со своей конницей легко пройдёшь по тем болотам и рекам, нежданно-негаданно пред врагами
Рёк я Мечу: «В полюдье идти надо, на украинах суды творить, правление княжеское утверждать».
А Меч отвечал мне: «В полюдье тебе этой осенью ходить не надобно. Десятину княжескую Киеву сполна заплатили хазары, койсоги, яссы, Тьмуторокань, бжедухи и прочие народы. Можешь на сей раз не брать десятину с Руси. Рать и дружина хорошо отдохнули и могут отправиться на Каму, Оку и Волгу, чтоб сразиться с булгарами!»
– А теперь вопрошаю я вас, друзья, – обратился Святослав к военачальникам, – правду ли рёк мне Меч? Кто может возразить ему? Не бойтесь, говорите по сердцу!
Некоторое время над рядами стояла тишина.
Первым не выдержал горячий темник Блуд.
– Верно, княже! – вскричал он. – Хватит за жён держаться и брагу пить, пора погулять нам в поле!
– Наши мечи с твоим согласны!
– Нельзя дать булгарам сроиться!
– Столько крови в хазарской земле пролили, а они отобрать норовят?
– В поход! На Волгу!
– В поход! – воскликнул Святослав, сверкая очами и потрясая мечом. И радостно слушал, как гудят боевым кликом его темники и тысяцкие, ровно потревоженный улей, из которого разозлённые пчёлы готовы вылететь на врага дружным роем.
Вызвав Припасного темника, князь велел немедля заготавливать на путях сено, солому, припасы и всё необходимое для рати. К вечеру на доклад явился вернувшийся Ворон и поведал князю всё, что удалось изведать на полудне.
– А ещё, – докладывал Ворон, – прибыло посольство из греческих климатов, что в полуденной Таврике. Двумя лодиями пришедши, и две сотни конных берегом. Во главе топарх греческий, одного из тех климатов предводитель, желают тебя, княже, видеть и говорить от лица всех климатов греческих, что в той земле есть.
– Чего хотят сии посланцы? – вскинул бровь Святослав.
– Мира просят, не карать их, обещают всяческую поддержку и дружбу, – отвечал начальник Тайной стражи.
– А есть за что карать? – спросил князь.
– После того как мы с Тьмутороканью и Фанагорией покончили да поставили на тех украинах полки сторожевые, – продолжил начальник Тайной стражи, – лишились Хазарщина с Визанщиной гнёзд своих осиных, откуда изведывателей да стратигосов на нашу землю удобнее всего запускать было. И многие в эти самые климаты подались, оттуда стараются нам непотребства творить.
– Упреждали те климаты не творить оного?
– А как же, княже, упреждали, – подтвердил Тайный тиун, – только для торговца пенязи дороже слова данного. Из тех климатов стратигосы да злато греческое опять в хазарские да булангарские земли потекли, вот и послал темник Мечислав туда воев крепких, чтоб напомнили торгашам о чести и совести. Хазарские климаты от моря Сурожского до устья Непры прошерстили так изрядно, что и византийские у Хорсуни зацепили, чтоб в науку было.
– Греки защищались крепко? – спросил Святослав.
– По-настоящему только этот топарх и защищался, он выставил… – Ворон заглянул в свои тайные записи, – сто конников да триста лучников и пращников. Наш небольшой отряд в двести копий, сотня конных и сотня пеших, уже прошёл все те климаты, которые надлежало покарать, и столкнулся с его воинством. В первой схватке топарх устоял, а наш отряд возвернулся.
– И решил ехать в Киев после того, как схватился
– Он хотел искать защиты у царьградского василевса, да остальные знатные люди, старейшины местные, об этом и слушать не желали, боясь, что мы вернёмся с большим числом воинов, – пояснил Ворон. – К тому же среди знатных людей тех климатов не только греки, есть хазары, аланы, а славян не менее половины будет.
– Добре, передай, что завтра после полудня я приму топарха с его посольством, разумею, не только сии климаты уяснили себе, что Русь ближе, чем Царьград. Коли грады да веси на морских берегах под нами будут, то Руси во благо весьма! – веско закончил князь.
Топарх шёл на встречу с грозным властителем загадочных, а потому ужасных россов с замирающим сердцем. Страх этот возник ещё тогда, когда он с четырьмя сотнями хорошо вооружённых воинов едва отбился от двух сотен россов, которые, как ему показалось, схватились с его воинами как бы между прочим, по привычке, покарав за неповиновение десять городов и пятьсот селений и, видимо, собираясь в обратный путь. Страх этот сопутствовал ему в течение всего рискованного пути в Киефф. Он тысячу раз мог погибнуть в стычке с печенегами, россами, другими воинственными племенами, тем более что, кроме посольства, с ним шли купцы с дорогими товарами, а это всегда лакомый куш для всякого рода охотников за добычей. Теперь этот опасный путь позади, но самое опасное – встреча с жестоким владыкой сей обширной и дикой земли. Главное – не подать виду, никто не должен ведать о его страхах, иначе миссия, с которой его отправили климаты, будет не выполнена. И тогда отряды царствующего к северу от Дуная и Борисфена сотрут их полисы с лика благодатной Хорсуньской земли, как уничтожили на Волге грозный Хазарский Каганат и подчинили все народы Предкавказья.
В помещении, которое россы называют гридницей, греческих гостей поразила непривычная для них простота и даже аскетичность, что ещё более напугало послов и топарха. Сам грозный владетель необозримой земли, одетый в грубую, по понятиям греков, одежду, не изобилующую золотом и драгоценными камнями, коренастый, широкоплечий, с могучей шеей атлета, бритой головой с клочком волос и пронзительным взглядом голубых очей, сидел в обычном резном кресле, совершенно не напоминающем державный трон. Сердце топарха забилось ещё тревожнее. Как вести беседу и что посулить человеку, для которого золото и роскошь ничего не значат? Положение спас пожилой росс из соседнего климата, которому такая «жуткая» обстановка была совсем не в диковинку. Низко, но с достоинством поклонившись властителю россов, он заговорил первым:
– Дозволь, великий князь Киевский, победами многими славный, приветствовать тебя и принести наши скромные дары и уверения в дружбе и покорности руке твоей мужественной. – Видя, что Святослав нахмурил брови, говоривший осёкся.
– Погоди с дарами, купец, – сверкнул очами князь. – Скажи лепше, почему ваши климаты, что после разгрома Хазарии Руси перешли, слово, данное Киеву, не держат? Почему врагов Руси, стратигосов византийских, что хазар, аланов, булгар волжских да другие народы Альказрии и Поволжья супротив Киева настраивают и военному делу обучают, привечают в ваших климатах, дают кров и помощь всяческую оказывают? Ты сам, я гляжу, из русов будешь, потому тебе лепше греков ведомо, что за слово лживое самая строгая кара следует. – Князь замолчал, сверля посланника пронзительным и холодным, словно острый булат, зраком. Стоявший рядом с топархом небольшого роста подвижный представитель знати из другого климата, говоривший на разных языках, быстро зашептал греку на ухо перевод сказанного.