Heartbeat
Шрифт:
Космос и Тейт.
Ночь становилась чернее. Небо становилось чернее. Звезды становились меньше. Темно. Как глаза Тейта. Прекрасно. Как сам Тейт.
Лежа рядом с Тейтом, имея возможность лениво перебирать его кудри, смотря в небо и размышляя, Вайолет понимала, что это — одно из самых счастливых мгновений. Ласковые порывы ветра наверху хоть и были холоднее, но почти не приносили дискомфорта: теплые бок Тейта, который прижимался к Вайолет (скорее она к нему) и пушистый свитер грели девушку.
Космос.
Да, это космос. Как Вайолет стала для Тейта
— Вай? — вдруг позвал девушку Тейт, разрезая вязкую теплую тишину. Вайолет вопросительно посмотрела на Тейта.
Тейт впервые назвал Вайолет «Вай».
— Ты резала себя? Почему? — спросил он.
— Ну… отец изменил матери, и я… — ответила Вайолет, нахмурившись.
— Нет-нет, — перебил ее Тейт, отмахнувшись, — ты можешь рассказывать об этой чепухе Харви, но не мне. Расскажи мне, почему, — попросил Тейт, мечтательно посмотрев на Вай. Каре-зеленые ланьи глаза уставились на него доверительно, сверкая фиолетовым цветом. В глазах Вайолет будто отразился небосвод, на который только недавно смотрела девушка. Будто космос впитался в ее глаза. Но ему можно: он же бесконечный.
— Ну… я давно прекратила чувствовать одиночество. Вообще прекратила чувствовать. Но это не так уж и плохо, верно? — спросила девушка и, будто ища поддержки и ответа на свой сомневающийся вопрос, прикоснулась к венке на шее Тейта.
Руки Вайолет были холодными.
— А потом мне надоело ничего не чувствовать, но я уже не смогла этого исправить. Только болью, — прошептала Вайолет, внимательно смотря в глаза Тейта. Шоколад. По цвету горький, но на вкус… Молочный. Мягкий. Сладкий. Шелковый.
И они замолчали, правда, так и не прервав ни зрительного, ни физического контакта. Сколько времени прошло Вайолет так и не узнала, но зато она помнила, что треков десять на айподе уже промоталось. Тишину никто не нарушал, только свистел ветер и изредка слышался шум машин. Холод почти не ощущался, и Вайолет предпочитала думать, что это не из-за того, что она окоченела. Но ведь все, что чувствовала Вай — пылающий жар тела Тейта, теплота и мягкость свитера, шелк прикосновений парня и безграничность космоса.
… Снова это произошло неожиданно и вопреки всему. Снова резко и снова горячо. Только дольше, эмоциональней, мягче, не с острым сумасшествием Тейта, а с мягким безумием Вайолет. Но также глубоко, как космос, и так же легко, как ветер.
Нежно прикусив нижнюю губу Вайолет, Тейт оторвался от нее и, не сдержавшись и не открывая глаз, поцеловал в нос.
— Уже холодно. Я думаю, нам пора, — улыбнулся Тейт.
А улыбка была бесконечной, как космос;
А взгляд был легким, как ветер;
И все глупости, большие ростом,
Исчезли. Есть только мы на свете.*
Комментарий к Chapter XIV
* — опять же, собственное сочинение ;)
«Шел N-ый день. Сандра продолжала мухлевать.» Ахахха, нет, серьезно. Глава вышла, как мне кажется, еще меньше и не интереснее, чем предыдущая. Но и здесь я нашла
Было много вариаций того, как назвать главу, в итоге остановилась на пафосном и бесконечном: Космосе. Ну и черт с ним, зато «спэйс» звучит почти как «спайс». Будет понятно, под чем писалась глава :)) Ну, а вообще, я ничего такого не употребляю, да ;)
В общем, на ваш суд ;3
========== Chapter XV ==========
Mary Eunice. Cold fire in the darkness
Не бойся смерти, детка:
Она все равно наступит.
Не бойся ночи, детка:
Она утру место уступит.
Не нужно меня боятся:
Бойся лучше друзей своих.
Надо мной не нужно смеяться:
Ты не знаешь убеждений моих.
Не бойся крови, детка:
Все равно в ней искупаешься.
Не бойся ошибок, детка:
Все равно не справишься.
Не нужно темноты бояться:
Она все равно тебя поглотит.
Не нужно мести боятся:
Враг ее все равно воплотит.
Не бойся слов моих, детка:
Они все равно правда.
«Не бойся ничего, детка» —
Этот девиз оправдан.
(Собственное сочинение)
September 23, 1963
Мэри Юнис резво вышагивала по коридорам Брайерклиффа. Про себя она воспевала молитвы благосклонному Богу. Чета МакКи долго копила деньги на то, чтобы выкупить это здание у какого-то научного центра. Его отдали совсем дешево из-за того, что здесь проводились какие-то незаконные эксперименты. Конечно, Мэри смущало то, что их семья устроила свое убежище в месте, в котором свершались греховные дела, но иногда можно было слукавить перед собой ради благого дела.
Вот уже третий месяц семья МакКи, служители Господни, принимают в своей лечебнице всех нуждающихся.
Помощь людям — вот предназначение Мэри Юнис, как она считала. Поистине добрая душа была у девушки, светлая.
Подойдя к двери, Мэри, посмотрев по сторонам, вошла. Ее отец, Брандон МакКи, сказал дочери, чтобы она вызвала в его кабинет пациентку Лиа Мэй. Зайдя и выполнив поручение Брандона, Мэри поправила постель, сложив чистое шуршащее одеяло, прибралась в палате и, оглянув ее в последний раз, вышла, тут же, однако, упершись носом в чью-то грудь. Резво отскочив и поправив небольшое простое деревянное распятие на груди, Мэри Юнис с ужасом уставилась на пациента, с любопытством смотрящего на нее. Так близко, непозволительно близко для монашки!..
— Сестра МакКи? — спросил он.
Молодой и подающий большие надежды ученый Артур Арден попал в Брайерклифф неожиданно. Его посчитали слишком жестоким для того, чтобы оставить на свободе, и слишком сумасшедшим для того, чтобы упечь в тюрьму. Поэтому его отправили в самый приемлемый вариант — лечебницу для душевнобольных. Артур был одним из группы ученых, которые ставили незаконные опыты на людях. И, по иронии судьбы, а, быть может, по велению Господа Бога или кого-нибудь пониже, ученый попал в то же здание, в котором он и работал.