Хэда
Шрифт:
– Сначала надо поздравительную, – сказал Путятин.
Офицер-хормейстер остался при лагерной церкви, усердные службы великого поста идут в Хэда своим чередом, и красота их, как полагал Путятин, должна сохраниться во всем величии. А иностранцам можно показать Ивана Терентьевича, у которого хор поет развязней, с уханьем, свистом и ложкари выделывают чудеса. Офицеру таким хором дирижировать и неприлично. Можайский, в мундире с эполетами, возьмет на себя поначалу духовой оркестр, а потом его заступит унтер-офицер, чтобы больше было видных кавалеров для танцев.
– Как же ее величать?
– Имя
– Имя надобно будет повторить дважды. И по два раза, – обращается Черный к матросам. – Да смотрите, братцы, не ошибайтесь. Надо петь «поздравляем», а не «проздравляем».
– Так точно! – вразнобой ответили матросы.
– Американцам это все равно, – заметил запевала Серега Граматеев.
– И что же потом? – спросил адмирал.
– Веселую сразу нельзя, – ответил Иван Терентьевич, – надо постепенно подвести. После величания сначала споем проголошные. Надо голоса показать.
– Да, пожалуй, проголошную будет хорошо. «Сторона ль моя сторонушка». Да не одну: «Вниз по матушке по Волге», хорошо бы еще «Застонала дубрава».
– Так точно, Евфимий Васильевич.
– А уж потом: «Ехал мальчик по Казани» или «Вдоль да по речке». А дальше – плясовые.
– Постараемся, Евфимий Васильевич!
– А где же Григорьев?
– Он при княжеском храме остался, как вы приказали.
– Да отчетливей ее имя произносите. Чтобы поняла, кому поется. Что ее чествуем.
...На террасе храма, у перил, сидят нарядные американки с детьми и смотрят в сад. Вокруг все цветет. Видно, как много в эту землю вложено труда и таланта, больше, пожалуй, чем на самых прекрасных фермах Виргинии.
– В нашей команде есть любые мастера, – сидя у столика с Бардом и Сибирцевым, говорит Посьет. – Адмирал распорядится, и наши люди в Хэда помогут вам подготовить шхуну к плаванию. У нас есть все, чтобы произвести в случае надобности ремонт.
– Ко-ко-ко-ко-ко, – раздается в ответ из горла капитана, словно он кудахчет. На террасе такой воздух прекрасный. На столике сигары и виски. Жена и дети радуются, что останутся на берегу. Только что играл духовой оркестр. Подписан выгодный контракт.
«Варду может показаться, что Посьет хочет получить за ремонт деньги», – думает Алексей.
Вчера Рид сказал Сибирцеву, что шкипер доволен его стараниями и распорядительностью. «Мы все поняли, – как бы говорил при этом энергичный взгляд консула. – Деловой человек, мы заметили ваше усердие». И спросил: «Сколько вам заплатить за выгрузку? Деньгами или чем-то из товаров? Я бы предложил сто долларов!» «Мне или людям?» – подумал Алексей, невольно растерявшись. «Это для вас лично!» – сказал консул, как бы угадав его мысль.
Алексей ответил, что благодарит. Но отказывается. «Почему же?» – американец посмотрел с подозрением. «У нас не принято». – «Странно. Может быть, мало?» Алексей потрепал собеседника по плечу, как у них принято, и кивнул головой вверх, по-американски, как хорошему товарищу. Вообще-то интересно – живешь и трудишься среди другого народа и невольно ухватываешь манеры и привычки. Каким козырем выглядит каждый из наших матросов и как гордится. А вернется домой, там крепостное право. Конечно, матрос тоже не овца, как
Посьет говорит: «Будьте и впредь готовы. Помните, что у американцев, а особенно у англичан без взяток ничего не делается. Не подписываются контракты, не заключаются сделки». – «И у нас «Ревизор» повсюду играется любителями и читается. Но ведь там, Константин Николаевич, чинуши и суконные рыла!» – ответил Алексей. «Как вы еще юны, мой друг!» – отвечал Константин Николаевич Посьет.
А вокруг – буйная весна. У храма гиацинты в ящиках и в грунте. На деревянных решетках рассыпаны голубые звездочки глициний. Адисай [32] , белый как снег, на тучных, овальных кустах, похожих на сугробы, и адисай красный. Когда Вард будет богат, он разведет на своей вилле японские цветы. Не обязательно на Восточном побережье. Там земля дорогая. Лучше в Калифорнии, которая нравится всем морякам, где много рабочих из Китая. Отсюда можно вывезти семена. Испанцы только удивляются, каким райским уголком становится их бывшее захолустье.
32
Гортензия.
– Ко-ко-ко-ко... – он и радуется и смеется от счастья в золотом тумане. Столько золота у него давно не было. Часть может остаться у жены. А по векселям он получит доллары. – Ко-ко-ко-ко... – он смеется тихо, счастливо, всей утробой могучего, закаленного морем тела, как бы железным шкиперским желудком, а не горлом, издавая звуки, похожие на скрип старого блок-шкива, и на бормотание индюшек в корабельном решетчатом птичнике.
– Господа, его превосходительство адмирал Путятин приглашает всех к столу, – появляясь в дверях, объявил Шиллинг.
Его тонкое, чистое лицо выражает торжественность момента. Он в белом кителе с небольшими эполетами, который сшил ему из китайской чесучи Иван Петров – лучший портной Кронштадта, выпрошенный адмиралом у Беллинсгаузена [33] .
На террасе все встали. Обе матери, наклоняясь, о чем-то предупреждали детей.
Главное помещение храма совершенно пусто. Убран стол, за которым адмирал устраивал приемы и военные советы.
– Это для танцев! – проходя, сказала Анна Мария, Она принимала в подготовке энергичное участие.
33
Тогда – комендант крепости.
К обеду накрыто в бывшей квартире священника: из трех разгороженных комнат получилась прекрасная столовая. Стены оклеены белой бумагой. По сторонам открытых окон, с видом па яркую зелень, повешены тяжелые красные занавесы. Их чуть колышет ветерок с океана. Посреди сервированного стола, по старинному обычаю испанцев, уложен прямо на белоснежную скатерть овальный букет из густо-красных роз. Матросы в белом снимают вышитые полотенца, открывая русский «именинный» пирог.
Посуда японская и американская. Вилки, ножи и ложки, также серебряные лопатки и половники с «Кароляйн».