Хендерсон — король дождя (другой перевод)

Беллоу Сол

Через несколько недель пребывания в Бавентае я почувствовал, что силы восстанавливаются.

— Послушай, дружок, мне, пожалуй, пора двигать в Штаты, а то малыш подрастет и везти его будет трудно.

— Нет, господин, вы болеть.

— Да, я еще не пришел в норму. Если бы не африканские болячки, я был бы тип-топ.

Как Ромилей ни противился, я уговорил его отвести меня в Бактейл. Там я купил себе пару брюк, а местные миссионеры снабдили меня таблетками против дизентерии. На это ушло несколько дней. Потом Ромилей повез меня на джипе в Харар — город, находящийся уже в Эфиопии. Я спал на заднем сиденье, а рядом посапывал

под одеялом маленький Дафу. Переезд занял шесть дней. В Хараре я накупил на триста долларов подарков для Ромилея и набил ими машину.

— Я хотел побывать в Швейцарии, чтобы повидать крошку Алису, мою младшенькую дочурку. Но кажется, еще плохо выгляжу, так что незачем пугать девочку. Навещу ее в другой раз. И кроме того, львенок на руках.

— Везти лев Америка?

— Куда я, туда и он. А с тобой, Ромилей, мы когда-нибудь встретимся. Только гора с горой не сходится. Мир стал так тесен, что всегда можно найти человека… если, конечно, он не отдал Богу душу. У тебя есть мой адрес, черкни как-нибудь пару слов. В следующий раз я приеду в шикарном белом костюме, и ты будешь гордиться мной.

— Вы болеть, господин. Не бросать вас.

— Чудак. Я ведь непотопляемый. Жизнь штормила, кидала из стороны в сторону, но я, как видишь, цел и невредим.

Но Ромилей видел: я так обессилел, что меня можно связать ленточкой тумана.

После того как мы попрощались, мне показалось, что Ромилей ходит за мной по пятам. Вот, например, я бреду к здешней достопримечательности, к дворцу старого короля Менелика, а за углом спрятался Ромилей, следя, чтобы я не свалился.

Неся маленького Дафу в плетеной корзине, я поднялся по шаткому трапу в самолетик, берущий курс на Хартум. Ромилей молился в джипе, желая мне мягкой посадки. Я встал и крикнул изо всех сил:

— Ромилей! — Пассажиры вздрогнули — казалось, игрушечный летальный аппарат перевернется. — Этот чернокожий малый спас мне жизнь, — пояснил я.

Самолетик затрясся в воздухе. Я достал львенка из корзины и положил себе на колени.

В Хартуме я битых полчаса улаживал формальности с консульскими чинушами. Но настоящий сыр-бор разгорелся, когда дело дошло до моего любимца. Мне было отказано, сказав, что многие граждане везут в Штаты диких зверей для продажи зоопаркам и бродячим циркам, необязательным условием провоза представителей животного мира является содержание оных в карантине в течение определенного времени, и я сам должен пройти карантин. Я кричал, что спешу, что меня ждут жена, дети и беспризорное свиное поголовье. Они поинтересовались, где мои вещи.

— Не ваше собачье дело! Паспорт у меня в порядке, деньги есть. Что вам еще нужно? Мой прадед был генеральным консулом в Соединенных Штатах, хотя в университетах не учился, не то что вы, жалкие шпаки. На эти темы и с самим послом не стану разговаривать. Вы думаете, граждане США — тупицы? Единственное, что мне нужно, — попасть домой. Да, я побывал в самом сердце Африки, прикоснулся к первоосновам бытия. Но я не собираюсь удовлетворять ваше праздное любопытство.

Им не понравился мой тон, не понравилось и то, что, взобравшийся на письменный стол, львенок сбросил на пол скоросшиватель и начал их покусывать. Поэтому чиновники постарались как можно быстрее избавиться от меня.

В тот же вечер я прилетел в Каир и позвонил по международному телефону Лили.

— Это я, малыш! — кричал я в трубку. — Жди меня в воскресенье,

слышишь?! — Я знал, что жена побледнела, как всегда, когда волнуется, и попусту шевелит губами, не в состоянии вымолвить ни слова. — Говори отчетливо, что ты там мямлишь? Я лечу домой!

— Джин!.. — услышал я.

Но звуковые волны, бегущие по воздуху, по воде, по земле, заглушали ее голос. Из сказанного я сумел разобрать два-три слова. Мешали разносившиеся в пространстве крики. Но я знал, что она говорит о любви и читает мне нотацию.

«У такой большой женщины такой тоненький голосок».

— Итак, воскресенье, аэропорт Айдлуайлд. И привези с собой Донована. Он поможет мне уладить формальности со львенком.

Донован — наш старый семейный адвокат.

Это происходило в среду. В четверг я прилетел в Афины.

«Надо бы посмотреть Акрополь», — подумал я и нанял такси с гидом. Однако из-за плохого самочувствия не сумел полюбоваться древним сооружением.

Я водил львенка на поводке. Если не считать загара, сохранившегося со времени пребывания в Бактейле, на мне был тот же шлем, который я носил в Африке, и те же походные башмаки. У меня сильно отросла борода, причем как-то вбок. Черные волосы в ней перемежались седыми, коричневыми, даже красноватыми. В посольстве мне предложили побриться, чтобы быть похожим на фото в паспорте. Однако я не внял совету.

Что до Акрополя, я увидел на горе нечто из желтого и розоватого камня. Наверное, здание было прекрасно. Говорю «наверное» потому, что я даже не вылез из автомобиля. Гид оказался человеком молчаливым, но по выражению его глаз было понятно, что он думает. «На все есть свои причины», — сказал я ему.

В пятницу я прилетел в Рим. Купил себе легкий костюм цвета бургундского вина, альпийскую шляпу с черными, как у берсальеров, перьями, рубашку и трусы. Я почти не выходил из гостиницы — не хотел появляться на виа Венето со зверенышем на поводке.

В субботу рейсом Рим — Париж — Лондон — Нью-Йорк я отправился домой. Билетов на ближайший прямой самолет в Нью-Йорк не было. Я не имел ни малейшего желания в который раз видеть обе столицы, как, впрочем, и любые другие города и веси. Самым приятным отрезком рейса был полет над Атлантикой. Я глядел на океан и не мог наглядеться, как будто был обезвожен. Далеко-далеко внизу вздымались волны, под которыми угадывалась глубина, но не пугающая, а притягательная. Я сидел у иллюминатора, смотрел, как крылья резали облака, что нож масло. К вечеру океан потемнел, но двигатели все так же несли нас все дальше и дальше на запад.

Пассажиры в салоне читали. Как можно сидеть в самолете и быть равнодушным к тому, что происходит за бортом? Правда, они возвращались не из африканских джунглей. Они летели из Парижа и Лондона, захватив под небеса всякое чтиво. А я, Юджин Хендерсон, в вельветовом костюме и в шляпе с черными перьями (шлем был в корзине а корзина в багажном отделении поскольку я решил, что мой малыш легче перенесет длительное путешествие среди знакомых вещей), горящими глазами безотрывно смотрел на океан и перевернутые хребты облаков. Сьерра тянулась за сьеррой, как тянется над головой вечное небо, с той только разницей, что облака были не вечны. Не успел посмотреть на них, как они уже позади. Их больше не увидишь никогда, и Дафу никогда их не увидит. Великолепное зрелище: эти горные хребты, солнце, океан, земля…