Хендерсон — король дождя (другой перевод)

Беллоу Сол

Король потянул за шнур, ворот заскрипел. Дафу пытался затащить в сачок льва целиком.

— Король, он же полтонны весит! — снова завопил я, не понимая, что никто не может помешать Дафу. Он и только он один должен был успешно завершить охоту.

Барабаны и дудки стихли. Из толпы слышались отдельные возгласы. Народ оценивал ситуацию и давал советы королю.

— Ваше величество, позвольте мне спуститься и осмотреть уши льва.

Дафу вряд ли слышал меня. Он был поглощен делом. Под его энергичными движениями перекладина прогибалась. Лежа на спине, лев отбивался лапами от груженого сачка. Скрипел ворот,

стучали камни, ревел зверь. Я видел, что одна веревка уже лопнула. С секунды на секунду она могла порваться.

— Король! — крикнул я.

Но Дафу уже падал, показалось мне, медленно, — вернее, не падал, а спускался, как планирует летательный аппарат. Лапы у льва дернулись и стали рвать человека: Дафу не успел скатиться. Полилась кровь. Я повис над западней, уцепившись руками за край помоста. Потом разжал пальцы и с криком полетел вниз.

«Уж лучше бы в кипящий котел…» — успел подумать я на лету.

Я оттащил короля ото льва. Сквозь его порванную одежду хлестала кровь.

— Король, друг мой! — Я закрыл лицо руками.

— Что, Санчо? — Глаза у Дафу туманились.

Я быстро скинул зеленые штаны, чтобы перевязать ему рану. Это было единственное, что оказалось под рукой. Штаны мгновенно пропитались кровью.

— Да помогите же кто-нибудь! — крикнул я в толпу.

— Я не сделал этого, Хендерсон, — прошептал Дафу.

— О чем вы, король? Мы вас сейчас моментом доставим во дворец. Обработаем раны, присыплем порошками. Вы только подскажите, ваше величество, что надо делать. Вы ведь сами без пяти минут доктор.

— Нет, никто не понесет меня домой. Так это Гмило?

Я схватил обрывок веревки и несколько раз обмотал льву лапы.

— Будь ты проклят, сукин сын!

Лев бился в сетях. Подошел Бунам, осмотрел его уши и требовательно позвал кого-то. Выкрашенный серо-белой краской помощник подал ему ружье. Верховный жрец приставил дуло к морде льва и нажал спусковой крючок. Выстрелом льву снесло полголовы.

— Это был не Гмило, — прошептал Дафу. По крайней мере он не обагрил руки кровью собственного отца.

— Хендерсон, — король едва шевелил губами, — позаботьтесь об Атти.

— Выздоровеете, сами позаботитесь.

— Нет, Хендерсон, я уже не смогу… не смогу быть с женщиной. По традиции меня убьют. — Ему было жаль расставаться со своими женами. Некоторых он даже любил. Рана на животе пылала огненной печью. — Нагнитесь, — прошептал король.

Я приложил здоровое ухо к его губам. Из глаз у меня текли слезы.

— Я плохой человек, король, только горе приношу. Горе и смерть. Вам не повезло. Если бы я не приехал сюда, вы были бы живы-здоровы. Благороднее вас я не встречал человека.

— Хорошо сказано… Только ваши слова относятся не ко мне. В день вашего приезда тот парень не смог поднять Муммаху. — Дафу приложил к горлу большой и указательный пальцы.

— И потому его задушили? Господи! А что с тем силачом Туромбо, который тоже не справился с Муммахой?

— A-а, он не захотел стать Санчо, потому что это опасно.

Быть Санчо выпало мне. Опасность всегда со мной.

— Кроме того, Санчо — мой преемник, — сообщил Дафу, дотронувшись до моей руки.

— Я должен занять ваше место? О чем вы говорите, ваше величество?!

Дафу закрыл глаза и кивнул:

— Никто другой не станет королем.

— Ваше величество. —

Я разрыдался. — Зачем мне такая честь? Вы бы раньше сказали, что мне грозит. Разве так поступают с друзьями?

Не открывая глаз, но улыбаясь, Дафу произнес слабеющим голосом:

— Со мной все кончено…

— Ваше величество, подвиньтесь малость. Я лягу рядом с вами. Умирать — так вместе. Я все равно никогда толком не знал, что мне делать с моей жизнью. — Стоя на коленях между дохлым львом и умирающим королем, я утирал кулаком бегущие из глаз слезы. — Мой дух слишком поздно очнулся от спячки. Свиньи совсем доконали меня. Я человек пропащий. Я больше никогда не лягу с женщиной. Не смогу. Скоро, очень скоро я последую за вами. Ваши подданные меня прикончат. Король? Друг?

Дафу едва подавал признаки жизни. Барабанщики-егеря положили его на носилки и понесли в овраг, к тому каменному строению, которое я недавно разглядел с помоста. По пути Дафу скончался от потери крови.

Две двери в этом строении вели в две камеры. Покойного короля положили в одну. Меня, полуживого, бросили в другую. Я не сознавал, что происходит. Услышал только поворот ключа.

XXI

Когда-то, задолго до моего рождения, страдания связывали с тонкими, возвышенными чувствами. Шло время, нравы грубели. И в конце концов страдание стало еще одной напастью. И как было сказано в Калифорнии моему сыну Эдварду, я не мог больше выносить это состояние. Проклятие! Мне надоело быть средоточием горестей. Теперь, после кончины короля, страдание не связывалось ни с какими возвышенными чувствами. Просто-напросто оно было мучительно. Старый Бунам и его молодой грязно-белый подлипала заточили меня в темницу. Очнувшись, я стал твердить, хотя каждое второе слово прерывалось рыданиями: «Напрасно жизнь дана тупицам». И еще: «Мы там, где должны быть другие». Вдруг откуда ни возьмись передо мной появилась человеческая голова. «Кто это?» — спросил я испуганно. Предостерегающе поднялись две руки. «Кто здесь?» — повторил я и тут узнал торчащую копну волос.

— Ромилей!

— Да, господин.

Ромилея остановили на краю селения. Варири не хотели, чтобы в цивилизованном мире узнали о моем местопребывании. Значит, и Лили не получит моего письма.

— Дружище, король погиб. Умер чудесный человек.

— Он джентльмен, господин.

— Он думал, что сумеет сделать из меня другого человека. Но мы встретились слишком поздно. Я закоренел в своих привычках.

Из одежды на мне остались только башмаки и шлем, футболка и потрепанные шорты. Я сидел на полу и плакал, плакал без конца. Ромилей ничем не мог помочь мне.

Быть может, время изобретено для того, чтобы страдания не длились вечно? В этом что-то есть. А блаженство, напротив, нескончаемо длилось и длилось…

Сейчас мне, однако, было не до блаженства. Из небесной канцелярии выбросили все часы.

Еще никогда я не принимал так близко к сердцу чью-то смерть. Весь перепачкался, когда пытался облегчить страдания Дафу. Кровь засохла у меня на одежде. Я постарался счистить ее, но впустую. Быть может, так мне был подан знак продолжить существование короля? Но как? Разумеется, по силе возможности. Какие у меня, к черту, возможности? За всю свою жизнь я и трех правильных поступков не совершил.