Хер Сон
Шрифт:
— Петрович, вот ты начитанный такой, и на учителя учился, а науку всю свою, поди, забыл?
— Почему это забыл? — удивился Петрович. — Я до сих пор интересуюсь, особенно психологией. Я и компьютер купил специально, чтобы на психологических форумах общаться, и статьи-рассылки всякие читать по теме, Вита Ценева наизусть почти учу, и сам иногда пишу кое-что.
— Тогда скажи мне, друг Петрович, а как же мне с семейным кризисом справиться? Жена чтобы вернулась, и без разборок: «кто
— Это несложно. Надо переименовать ситуацию — по «Закону Яхты». Это из ОКсЮМОРон-психологии: техника такая есть — переименование.
— Какой еще оксюморон, какие яхты?
— Да ты темный совсем, Семен Семеныч! Закон Яхты от капитана Врунгеля: «Как вы яхту назовете, так она и поплывет!» У тебя так и получилось: назвал ситуацию «кризис» — кризис и сделался!
— Это не я назвал, это подарок так назывался, который я получил, — стал оправдываться Семен Семеныч.
— Подарок назывался, а ты взял и переназвал! Твой ведь подарок, — как хочешь, так и называешь!
— Ну и как же мне его переназвать? — озадачился Семен Семеныч.
— Как тебе больше хочется. Если ее уход — это радость для тебя, то это не кризис, а сюрпризис. А если не рад ты этому, то вот хоть так: «У жены оказался не кризис, а крысис», окрысилась она, стало быть. Эмоции у нее взыграли, она набычилась и ушла. А раз так, то придет, когда разбычится, — сделал логический ход Петрович.
— Да что же это: о-крыси-лась, о-козалась, на-бычи-лась — не семья у нас, а уголок Дурова какой-то получается!
— Хорошая идея, тоже оксюморонская вполне! — обрадовался Петрович. — Вот где у тебя жена больше времени проводит — на кухне? Вот и пусть здесь будет уголок Дурова! А ты где обретаешься чаще — где письменный стол, телевизор? Тогда это местечко назовем — уголок Умнова. И сразу в доме баланс и гармония! Умнодурость — оксюморон называется! А когда оксюморон — все гда все просто волшебно складывается, это аксиома!
— Какой такой опять оксюморон? — удивился Семен Семеныч. — Что это за оксюморон еще?
— Оксюморон — это умная глупость. Вот «горячий снег» если сказать, или «безмолвный крик» — это как раз оксюмороны получаются. Это из литературоведения термин такой. И сочетания эти — волшебные, потому что такого не бывает, а любой человек понимает, что такое: безмолвный крик. И у оксюморонов нет качеств — хорошо или плохо. Вот горячий снег, например, — это хорошо или плохо?
— Снег — плохо, потому что холодно, — зябко поежился Семен Семеныч, — а я лето люблю.
— Но снег же горячий, — парировал Петрович, — даже очень горячий!
— Тогда это хорошо, — согласился Семен Семеныч.
— Но это же снег, — напомнил Петрович.
Семен Семеныч помолчал, пытаясь
— Хитер бы больно, Петрович!
И пошли они по домам. Семен Семеныч переобулся на пороге и пошел на кухню, размышляя, как здесь организовать уголок Дурова, и застыл на месте в дверях!!!
На фоне кухонного румынского гарнитура, как на старинных фотографиях, в три ряда расположилась группа женщин в русских народных костюмах. Задний ряд сидел на столах и на плите даже, средние девушки стояли, и у их ног сидели красавицы с венками на голове. Посередине композиции стояла дородная краснощекая дама крестьян ского вида, повязанная платком, и в красном сарафане. Она строго глядела на Семен Семеныча, сложив на мощной груди руки, и была до боли знакома… «„Белое солнце пустыни“!» — молнией сверкнула догадка в голове у Семен Семеныча. Он смущенно откашлялся и произнес:
— Добрый день, любезная … — и застеснялся.
Дама кивнула одобрительно, и Семен Семеныч продолжил уже более бодро:
— Добрый день, веселая минутка, разлюбезная моя Катерина Матвевна!
— Добрый! — сочным густым контральто пропела Катерина Матвевна. — А мы вот зашли побеседовать.
— Очень рад, — вежливо согласился с увиденным-услышанным Семен Семеныч, и растерялся, не зная, что сказать-то еще?
— Ничего не говори, — посоветовала Катерина Матвевна, — я сама все скажу. Я про кризисы пришла поговорить, потому что за семью обидно! Распадается семейство на глазах, а ведь хотите жить вместе!
В носу у Семен Семеныча защипало:
— Хотим, — подтвердил он, покраснев.
— Тогда сейчас голову проветрим немного, — улыбнулась Катерина Матвевна и наставила на Семен Семеныча небольшой вентилятор, который немедленно стал обдувать его голову:
— Слушай меня внимательно и не перебивай. Потом спросишь, если что непонятное останется.
Все девицы повернулись к ней, и тоже приготовились внимать внимательно.
У Семен Семеныча закружилось немного в голове, и даже пот прошиб от волнения, но Катерина Матвевна начала говорить певучим своим голосом, и он успокоился.
— Ты подарки увидел, да принял их, как есть, и даже в зубы им не стал смотреть, — пела Катерина Метвевна, а Семен Семеныч передернулся, вспоминая оскаленные подаркины зубы.
— А каждый человек волен подарок разглядеть да решить — надобен он ему, или нет, — продолжала она, — и если не надобен, то расстаться с ним подобру-поздорову, или переделать его под свои нужды. Вот если тебе порты парадные подарят, да они длинны тебе окажутся, ты их разве не подгонишь под себя? — поинтересовалась она.