Хей, Осман!
Шрифт:
– Я теперь похож на каландара [322]– поющего дервиша, - Осман находил силы для шуток.
– Но каландары нарочно бреют бороду, выбривают голову, выщипывают брови и ресницы; а я становлюсь каландаром без бритвы и щипцов!..
Теперь Осман зачастую не мог заснуть ночами от болей. Но он старался быть терпеливым, сдерживал стоны и развлекал себя долгими беседами с Михалом...
– Видишь, - говорил Осман, - видишь, и я задолжал! А теперь вот пришло время расплаты! Каждый из людей - должник. Живёшь, порою даже и долго живёшь должником, но время платить, оно непременно наступает! Для каждого. Теперь это время расплаты пришло и для меня. А время моей жизни уходит... Я помню, мой отец Эртугрул любил говорить о времени...
322
...на
Иногда Осман призывал к себе Мальхун и она молча сидела рядом с ним, лежащим. Все слова они сказали друг другу уже давно...
– Михал, брат!
– сказал Осман.
– Следует послать за моими сыновьями. Ты тоже оставайся при мне. Осаду Бурсы пусть покамест возглавят мои зятья, Илери Алп и Ахмед Алп... И пусть никто не произносит излишних слов...
Послали за сыновьями Османа и они поторопились прибыть.
Осман велел приготовить баранину в глиняном горшке и приправить её обильно толчёными травами острыми; также приказал он подать сок винограда и яблоки...
У постели султана Гази собрались его сыновья. По настоянию Османа здесь же оставался и верный Михал...
— Ешьте, — сказал Осман, чуть приподымая руку, словно бы хотел указать на поставленные кушанья.
– Ешьте, а я уже не могу есть, не принимает моё нутро пищу. Скоро конец! Но я ещё могу говорить и буду говорить с вами. Но всё же сначала поешьте: я хочу видеть, как вы едите...
Осман полулежал на подушках, одетый в исподнее из белого мягкого полотна, поверх исподнего надет был лёгкий распашной халат. Все послушно принялись за еду. Осман разглядывал сыновей. Взгляд его то и дело останавливался на лицах Орхана и Алаэддина. Вот Орхан... Словно бы лицо Мальхун проглядывает в лице её первенца... карие глаза... светлое лицо... лицо болгарина-славянина... И Алаэддин таков... А сыновья Рабии Хатун - тюрки, красивые тюрки... Хамид, кажется, немного похож на Эртугрула... Осман напряг память; всплыл со дна памяти напряжённой смутный облик Эртугрула, каким помнил его Осман, каким был Эртугрул некогда, уже очень давно... Да, пожалуй, Хамид немного похож на деда... И никто из сыновей Орхана не носит по старинке войлочную шапку, у всех на головах тюрбаны, все срезали косы... Но именно теперь Осману жаль старых обычаев... Надобно быть мудрым; надобно понимать, как понимал отец Эртугрул, что время бывает разное, время приходит и время уходит... Теперь уходит время Османа и приходит время его сыновей...
Осман заговорил:
– Сыновья! Хотел бы я видеть своим преемником Орхана. Согласны ли вы?
– Теперь он не смотрел на лица своих сыновей, пальцы его то сжимались, то разжимались; он, должно быть, одолевал боль. Все молчали, чуя в своих сердцах жалость...
– Что молчите?
– спросил Осман, справившись с приступом боли.
– Да я знаю, знаю, отчего вы молчите. Жалеете меня. Жалейте. Аллах милостивый подарил мне это счастье: никто из моих детей не ждёт, не хочет моей смерти!.. Но согласны ли вы с моим выбором наследника?
Заговорил Алаэддин:
– Думаю, наш брат Орхан будет из всех нас лучшим! Он более всех нас пригоден для того, чтобы править и воевать...
– А ты, Орхан, что скажешь о себе?
– спросил отец.
– Я не вправе сейчас говорить, но если моя судьба - править страной и быть полководцем, я исполню это как возможно хорошо...
Осман посмотрел на сыновей Рабии Хатун:
– А вы, Савджи, Мелик, Чобан, Хамид, Пазарлу!..
– Он переводил взгляд с одного лица на другое и называл по имени каждого... — И вы — мои сыновья, и вас я люблю! Скажите мне, что думаете вы о моём выборе!..
И все пятеро - почти в один голос - сказали, что одобряют выбор, сделанный Османом...
– Орхан!
– сказал Савджи.
– Орхан!
– повторил Мелик.
– Орхан!.. Орхан!.. Орхан!..
– дружно подтвердили Чобан, Хамид и Пазарлу...
– Стало быть, Орхан, - подытожил
– Помните, что вы согласились со мной. Не ссорьтесь друг с другом...
– Осман сжал губы тёмные, запёкшиеся, и добавил: - Насколько это будет возможно...
И нам не известны никакие ссоры меж сыновьями Османа...
Он попросил воды. Все кинулись к большому кувшину... Осман остановил их:
– Погодите! Не кидайтесь все разом. Случается в жизни так, что нужно действовать порознь... Пусть Михал нальёт мне воды. Пить я ещё могу...
Михал налил воду из кувшина в чашку. Он заметил, что у Османа дрожат руки и приблизив чашку к его губам, бережно напоил его водой... Капли воды оставались на губах Османа...
– Сыновья!
– снова начал он.
– Я хочу, чтобы вы не обижали моего брата Михала! У меня больше нет родных братьев, они умерли. Но вы помните, что Куш Михал Гази — мой брат, хотя мы и родились у разных родителей; и наши отцы и наши матери не знали друг друга. Но я люблю Михала, как положено любить самого любимого брата; помните об этом, когда меня не станет! Никогда не наносите никаких обид Михалу и его потомкам!..
Это приказание Османа потомки его исполняли не всегда; но в неисполнении этого приказания не были они виновны, и не были виновны потомки Михала. А кто же был виновен? Время, одно лишь переменчивое время!..
– Ещё скажу вам, сыновья! Помните, пешие воины - сила! Надобно заботиться о том, чтобы в войске были хорошие пехотинцы. Заботьтесь и о том, чтобы в ваших войсках всегда были не одни лишь тюрки, но и греки, и болгары, и сербы... Ведь все мы - османы! Ты прав, сын Орхан! И никогда не притесняйте наших подданных иноверных. Пусть они беспрепятственно исповедуют - каждый - свою веру. Лучшие христиане наших земель - греки, пусть греческое духовенство надзирает за всеми прочими христианами наших владений, за исполнением ими всех потребных обрядов. Но не забывайте и о правой вере. Всякий наш подданный, который захочет принять правую веру, должен свободно принимать правую веру. Христианских священнослужителей, если они станут таким нашим подданным препятствовать, следует наказывать строго, но не следует казнить!.. Пусть наши правоверные подданные и наши подданные-христиане живут в мире меж собою! И ещё помните: каково государство, таким должно быть и войско. Сильное государство - сильное войско. Государство людей разных вер и разных языков - и войско людей разных вер и разных языков. Но говорю вам снова и снова: помните о правой вере!.. Мы будем сильными, мы будем править долго, очень долго...
Орхан подумал, что, в сущности, отец хочет сказать о государстве османов следующее: когда-нибудь оно падёт! И едва Орхан подумал такое, как тотчас же отец посмотрел на него и произнёс слова, загадочные, быть может, для всех остальных, но понятные для Орхана:
– Ничто не вечно и не может быть вечным! Вечен один лишь Аллах, вечно Его милосердие и вечно служение Ему!..
Затем Осман снова распределил тимары. Он приказал Михалу записывать это распределение по-гречески, а Орхану — на тюркском наречии. Осман назвал тимары своих сыновей, своих полководцев; не позабыл и воинов, которые отличались в битвах и походах...
– А теперь я хочу сказать тебе, Орхан! Пусть Аллах дарует тебе победы в битвах. Поощряй справедливость и тем украшай землю. Возводи учёность в достоинство, чтоб утверждён был закон Аллаха! Утверждай правую веру!.. Похорони меня в Бурсе. Я знаю, Бурса непременно станет нашим городом. В этом нет у меня сомнений! Знаю я также, что в Бурсе есть у неверных большой храм, который они называют Манастир, купол этого храма блестит, как серебро. В этом храме должна быть устроена мечеть... А я...
– голос прервался...
– Слушай!.. Орхан!.. Будут соблазнять тебя, понуждать к непокорству Аллаху, но ты никогда не поддавайся! Помни, то, что не заповедано Аллахом, запретно для тебя; совершай лишь то, что дозволено Аллахом! Окружай себя мудрыми богословами, ведающими священное. Прежде чем совершить нечто, обдумай, как будешь вершить, да и стоит ли вершить. Будь милостив к тем, которые покорятся тебе. И не скупись на доброту и милосердие; раздавай их щедрыми горстями, обеими руками. Человек покоряется доброте охотно, а насилию - противится... Положи меня под серебряным куполом...