Хеймдалль
Шрифт:
Этот день кузнец надолго запомнил, ведь он был по-настоящему счастлив.
Другим днем он спросил Ингольва, а правда ли, что тот ульфхеднар? Вопрос этот задан был не зря.
– Все слышали, что эйнхерии во плоти больные на голову, – Хродмар постучал по своей голове, – как учуют запах крови, мигом бросаются на кого попало и не остановятся, пока им самим глотку не перережут.
Ингольв не удивился вопросу, он считал, что люди забыли, чего вообще обязаны из себя представлять люди-звери.
– Поверь, – говорил он, – однажды люди забудут почему мы погребаем наших родственников именно в землю или сжигаем.
Хродмар ничего не понял,
– Упомянутые тобою берсерки несчастные люди, точнее уже звери. Они жаждут особенного чувства власти, не сознавая, что властвуют не они, а над ними. Смотри: на деле мы, зверолюди, обязаны бросить вызов самим себе. Это одно из испытаний, которое дает Хеймдалль тем, кто однажды уже умер – то есть стал эйнхерием во плоти, точнее, почти стал, ведь это скорее переходное состояние. В бою мы впадаем в бешенство и тогда наша основная задача не убить как можно больше врагов, а во время себя остановить, чтобы не дать зверю овладеть нами и приручить его. Если человеку удастся одержать победу во внутренней борьбе противоположностей, ему откроются невероятные возможности. Однако примирить в одном лесу оленя с хищником мало кому удавалось.
– А как это… ну… происходит, ощущается?
– У меня, например, такое чувство, словно я сижу в раскачивающейся лодке среди бушующего моря, а сам я подобен наполненному котлу. Тут самое главное – не расплескать содержимое. Это нелегко и мучительно, зато редкими мгновениями во мне рождается что-то такое, – Ингольв задумался, – что нельзя описать человеческими словами, здесь нужно знать язык богов, но мне думается, это и есть то, что называли Медом Поэзии. Если так рассуждать, то выходит мое тело есть Одрёрир 21 . Это дар и проклятье, ведущие нас к подвигу, благодаря которому становишься эйнхерием… должно быть я все смутно объяснил, но надеюсь ты понял.
21
Одрёрир – «приводящий дух в движение». Котел или сосуд, в котором хранился Мед Поэзии.
– Примирить, это как? – спросил Хродмар.
Ингольв привел такое сравнение:
– Также, как дым от огня воссоединяет небо и землю. Или подобно прикосновению горячего языка Аудумлы 22 к ледяной глыбе, отчего родился первый человек. Я бы так ответил.
В тот день Хродмар понял, что перед ним истинный ульфхеднар и обрадовался, что теперь у него появился такой друг: долой одиночество! Но, к сожалению, он не уяснил того, что ему пытался объяснить Ингольв, а только наслаждался его вниманием к себе.
22
Аудумла – корова, появившаяся из таявшего льда в одно время с Имиром.
***
Стемнело. Только в кузнице продолжал гореть свет, и на всю округу ритмично звучала ковка стали. В последнее время у Хродмара хорошо шла работа, она приносила ему огромное удовольствие. Он прекратил выливать на металл гнев и неудовлетворенность. Только вдохновение, полет души, как в то время, когда еще был жив Дарри Добрый. Хродмар настолько погружался в работу, что казалось, будто железо, ведомое силой мысли, само придавало себе форму. Он работал
Хродмар опустил в воду раскаленную сталь, родился пар, и сквозь него кузнец разглядел результат своей работы. Он был доволен, осталось лишь местами немного подправить.
Пришел Ингольв со словами:
– А! Ты все работаешь, работай пока горит душа, да?
– Ага! – улыбнулся Хродмар.
Он обрадовался приходу Ингольва. Ему всегда было приятно, когда глубоким тихим вечером кто-то составлял ему компанию и вел с ним беседы. Ингольв иронично сказал:
– Кто б мог подумать, что меня приютит семья лучших потомственных кузнецов!
– Каков льстец, а! Ты каждый раз будешь так говорить? – ответил Хродмар, сморщив нос из-за пара, обжегшего ему ноздри.
Ингольв сел на скамью, устало прислонившись к стене, он сонно заглянул в дверной проем дома и заметил внутри вырезанные изображения Дарри, Ингольв спросил, как бы забыв:
– Это же твой дед вырезал?
Хродмару не нравилось, когда его об этом спрашивали. Он молча утвердительно кивнул.
– А ты будешь продолжать традицию?
Хродмар промолчал. Он поджал губы. Чтобы как-то его расшевелить, Ингольв подумал:
– Я, по правде сказать, впервые вижу отца, не пускающего под парус родного сына. Странно. Орел кричит рано, как говорится, а?
– Да тут орлу и пискнуть не дают, о чем ты говоришь! – взорвался вдруг Хродмар.
– Почему? – добившись своего, спросил Ингольв.
Хродмару резко расхотелось работать, в душе опустело. Он остудил металл, пробормотав про себя:
– Ну его, завтра закончу.
Он тоже присел на скамью, понурив голову, и, чуть помедлив, ответил:
– Мать поддакивает отцу не только потому, что он хозяин и довольно-таки тяжелый человек, просто у нее на руках умерли мои братья. Я ведь один остался. Отец же боится, как бы я не опозорил наш дом, ведь каждый сосед знает какой я… ну ты понял.
– Какой?
– Ну… что значит какой? Не притворяйся, будто ты не знаешь! Такой вот! Мечами не жонглирую, скача по веслам идущего корабля. Плаваю хуже всех, как куропатка… никто не забудет эту историю.
– Что за история?
Хродмар глубоко вздохнул:
– Смеяться будешь?
– Не буду.
– Да знаю, что не будешь, иначе не рассказывал бы, тебя вообще невозможно рассмешить. В общем, как-то наши собрались и поспорили, кто же во всей округе лучший пловец. Сели в лодки, все как водится, отплыли подальше от берега, нырнули в воду и бросились обратно к берегу…
– И ты оказался последним?
Хродмар умолк, взглянув куда-то в небо, будто заметил муху какую.
– Не томи, свои же, – добавил Ингольв.
– Я не просто отстал от остальных, я так и не добрался до берега. Устал. Стал тонуть. Кто-то поплыл за мной обратно спасать.
– Как так вышло? У тебя ж не руки, а два корабля?
Хродмар понизил голос:
– Да я… в общем, поздно было, а я боюсь воды ночью, когда она вся такая черная, ничего не видно…
Ингольв улыбнулся, но не потому, что его рассмешила неудача Хродмара, дело было в другом: когда Хродмар открыто, без задней мысли, о чем-то рассказывал, в нем проскальзывало его ребячество, забавлявшее Ингольва.