Химеры 2

Кузнецова Ярослава Анатольевна

Найл пожал плечами, потом соскреб горсть сухих, как пыль, рыжеватых водорослей с каменного выступа, положил в середину костровища. Он даже сделал аккуратные бортики из песка, укрепив их камнями.

– Строишь на века.

– Отвлекает, - первая спичка бессмысленно задымила и погасла, вторая тоже. Комрак чертыхнулся и взял два заготовленных заранее кремешка.
– Придется долгим путем… Костер я тебе разведу, дым от посторонних глаз скроет выступ скалы, а вот жрать мы что будем? Ты так уверенно насчет еды…

–

И это говорит моряк и потомок моряков, - фыркнул Энери, расстегивая рубашку.
– Сейчас сплаваю, наловлю чего-нибудь.

– Я эти воды не знаю.

– Ну и что? Я тоже.

Энери швырнул штаны на расстеленную комракову шинель, рубашку связал в узел и взял с собой, потом пошел к воде, с удовольствием ощущая босыми ногами песок и мелкие острые обломки раковин. Ему отчего-то было хорошо. Казалось бы - должен сходить с ума от беспокойства и горя - так сильно задела его утренняя встреча, неожиданная, непредсказанная и баснословная, но ему было хорошо.

Давно пора было на море съездить.

Он окунулся по грудь, море окатило его ласково, с лепетом плескались мелкие волны. Инстинкт подсказывал, что дна здесь нет. Просто под водой идет каменный выступ, потом острое, как нож, основание острова, а потом - ничего. Водная прозрачная немыслимая бездна.

Энери прошел еще несколько шагов и сразу нырнул. Плавал он уверенно и глубины не боялся. Под водой видна была каменная стена - темный гладкий бок острова, поросший водорослями и ракушками. Поплыл вдоль него, высматривая что-нибудь съедобное и не слишком прыткое. Тут водились и рыбы, но без остроги о них нечего и думать. Скоро ему повезло, нырнув в очередной раз, на одном из выступов он нашел нежащуюся под проникавшими на мелководье лучами семейку устриц, а чуть глубже под ней - и еще кое что.

– Ты не поверишь, - сообщил он найлу, - вытряхивая добычу на песок. Костер уже потрескивал, бледный и еле видимый при ярком свете дня.
– Я и сам себе не поверил. Я там такое увидел… Ты куда пялишься, Комрак?

– Да так, - найл беззастенчиво его разглядывал.
– Не видел никогда голого Лавенга. Ясно, за что вас девки любят. Я всегда думал, что Лавенг - это только вздернутый нос и противный характер.

– Девки нас любят за ослепительную красоту, - наставительно ответил Энери.
– А ты лучше смотри на море. Или на устриц вот. Нечего.

Комрак беззлобно кинул в него камешком.

– Так что ты там нашел?

Энери посерьезнел.

– Там, если пронырнуть поглубже - решетка. Старинная, из бронзы. Замшела вся, но разглядеть можно. Я сейчас отдышусь и еще сплаваю, посмотрю. Но гадать особенно не приходится

– Постройка на острове мне известна только одна.

– Какая?

– Дворец Королевы, конечно. И по совместительству тюрьма для ваших богов.

29

Сразу

по пробуждении есть несколько мгновений, когда ты не помнишь, кто ты, где ты, что с тобой. Несколько мгновений по возвращении из небытия, когда четко ощущаешь, что в небытии, как и в бытии нет ничего страшного. Нет ничего, что стоило бы бояться. Потом возвращается память, и это ощущение проходит.

У Киарана не прошло.

Открыв глаза, он смотрел на серые своды над собой, на густые, но проницаемые тени, на перекрестья тончайших световых паутинок, сшивающих реальность, сплетающих кокон, в центре которого он покоился.

Имя этому кокону было Аркс Малеум.

Холм Яблок.

Вернее, имя выглядело как сплетение багряного, бурого и пепельно-серого, с вкраплением слюды и золота, и он повторил это имя вслух, и оно прозвучало как Аркс Малеум.

Его обступили фигуры, окутанные пурпурным свечением, они выплескивали в его сторону пригоршни тьмы, иссиня-серой, синеватой, полуночной. Тьма всплывала и расточалась под сводами, но они снова и снова с непонятной настойчивостью окатывали его волнами темноты цвета осенней ночи.

Он попытался ответить им тем же - и произнес собственное имя.

Ньель.

Ньель - истинное имя. И его отражение - Киаран.

Киаран.

– Ньель, - звали его склонившиеся женщины, - Ньель, Киаран, Киаран, Киаран!

– Киаран, - говорила та, что склонилась ниже всех, кленово-красная и мшисто-зеленая, и глухо-черная, не как ночь, а как дыра в земле.

– Кунла, - сказал он и сел на каменном столе - голый, хрупкий, мгновенно озябший, с копной отросших до талии спутанных волос, с грифельно-смуглой кожей, с которой бесследно выцвели синие татуировки слуа.

Он разжал стиснутые кулаки - правый был пуст, а во втором оказался обломок оленьего рога. Гладкого, острого и золотого.

– Киаран, - повторяла красноволосая женщина, его сестра, - Киаран, пророчество сбывается, Киаран. Ты знаешь, что твоя фюльгья мертва? Мы не могли тебя вернуть, но ты вернулся. Киаран, ты помнишь, что с тобой было?

– Я… выбирал, - Киаран туманно глянул ей в лицо, ловя стремительно истаивающее воспоминание. Там, в небытии, что-то было… или кто-то был, - я выбирал… и выбрал. Не знаю, правильно ли.

– Ты говорил с Холодным Господином?

– М-м-м… не помню. Кто-то… присутствовал. Может, мне приснилось.

– Ты был мертв, - сказала Кунла, - ты был мертв совершенно, абсолютно и безнадежно. Твоя фюльгья погибла, ее убила какая-то сумеречная скотина. Вернуть тебя мог только Холодный Господин.

Киаран пожал плечами.

– Не сомневайся. Это так. Мы все знаем, что это так.

Кунла повернулась к молчащим до сих пор женщинам, и самая старшая из них, Гиивар, величественно кивнула.