Химеры 2
Шрифт:
Анайра икала и всхлипывала, цепляясь за ворот его кожанки, Гваль закрыл ей глаза ладонью, чтобы она не видела обезображенного тела на пороге - боги, сколько времени она тут провела с ним наедине?
– и так вынес из котельной. Спрашивать ничего не стал, просто упрямо переставлял ноги, направляясь обратно в цех, где осталась беленькая докторша со своим успокоительным и более подходящими словами утешения.
Когда-нибудь, когда все это кончится, я подумаю обо всем. Когда-нибудь. Почему все это свалилось на мою страну и на моих родных. На друзей. Возможно, тогда я и сойду с
Гваль вышел из коридора к светлому пятну, сощурился. Потом ослабил хватку и поставил сестру на бетонный пол. Она привалилась к его плечу и затряслась. Детское личико было раскрашено двумя черными полосами, намазанными тушью и потекшими от слез.
В помещении цеха, среди белых пятен мертвых и раненых собак, среди застывших военных, рядом со сгрудившимися, как овцы, подростками, стояла серая лошадь. А на ней сидела женщина в зеленом платье, с красными, как кровь волосами. За плечами женщины был колчан с оперенными алым стрелами, у седла в чехле - лук. Она медленно оглядывала людей черными раскосыми глазами, и все молчали. Молчание заливало пространство, как рыбий клей. Никто не шевельнулся. Лошадь фыркала и щерила зубы, у нее была красивая сбруя. Отделанная серебром.
Женщина спешилась, подошла к одной из собак,присела, подняла ей голову, вгляделась. Собака заскулила. Женщина прошипела что-то, потом запела. Гваль непроизвольно отшатнулся. Снова стало закладывать уши. Собака поднялась на одеревенелых ногах, подводя зад, закружилась на месте, будто ей перебили хребет. Возможно, так и было. Гваль потянулся к кобуре, но руки не слушались. Он вяз в рыбьем клею, и клей заливался ему в рот и легкие, лишая возможности дышать. Женщина запела громче. Собака взвизгнула, потом опустила морду к земле. Тяжело потрусила вперед, то и дело спотыкаясь. Женщина оперлась о холку своей серой, взлетела в седло, по бетонному полу процокали копыта. То ли она выехала в пролом стены, то ли просто растаяла в воздухе.
Клей растворился и Гваль смог вздохнуть полной грудью. Люди потерянно оглядывались. Когда Гваль потом спросил докторшу о всаднице в зеленом, та сочувственно посмотрела на него и попыталась тоже влить успокоительного.
Через полчаса на завод явились люди герцога Астеля и передали ему приказ срочно прибыть в порт. Эртао давал ему под начало корабль.
*
– Через месяц будете, как новенький, - судовой врач что-то неразборчиво строчил в своих бумагах.
– Нервы не повреждены, смещения нет, кость срастется. А пока отдохните на больничной койке, подлечитесь.
Кав мысленно вздохнул и сдвинул брови. Ни на каких койках он, естественно, разлеживаться не собирался. Хватило королевского гостеприимства в Карселине. Рука совершенно онемела, тяжесть гипсовой повязки ощущалась и мешала. К тому же ему вкатили изрядную порцию обезболивающего и в голове шумело море.
– Разрешите идти?
– Разрешаю. Только не туда, куда вы собрались, - врач подозрительно уставился на кавову честную физиономию.
– Не в командную рубку, а в ла-за-рет. Я дам вам сопровождающего.
– Не стоит. Спасибо.
Кав вышел
Он подошел к фальшборту и с наслаждением подставил горящее от лихорадки лицо соленым брызгам. “Король Тао” бороздил Алое море, как хозяин, вспарывая воду могучим носом. На поверхности резвились то ли дельфины, то ли фолари - сверху и не разглядеть.
Кав некоторое время поразмышлял о том, объявит ли теперь Лестан Дару войну открыто, или все обойдется двумя актами взаимной агрессии. Разошлись бы поровну - лестанцы незваными гостями похозяйничали в братском Марген-дель-Сур, мы за это отняли у них Рокеду. Впрочем, это дело дипломатов. Он - простой рыцарь, что лорд прикажет - то и делать будет.
Где твоя королева, Кавен Макабрин?
Голос пришел издалека, звенело в ушах. Много веков назад, в этих же водах, шел парусный флот Лавена, и Дайтон Мертвая Голова, первый из Макабринов, стоял рядом со своим будущим королем. Так с тех пор и повелось. Макабрины - верные псы короны, из тех, что укусят слабую руку, но подчинятся сильной. Не первые, но вторые.
Где твоя королева?
Я просто еще не отошел от лекарств. Температура. Надо лечь. Пойти в каюту.
Кавен облизал сухие губы, прищурился. Дельфины-фолари исчезли. Солнце стремительно заваливалось за горизонт и окрашивало воду в цвет крови. Алое море. Дальше - подводные скалы Кадакарского хребта, цепочка островов, смертельная ловушка для кораблей. Дальше - Андалан, неведомые земли, Сагайское плато, сам Сагай с его древесными богами, и где, как рассказывают, на побережье до сих пор живут люди-косатки. Мир словно был стал меньше, с появлением быстроходной техники, радио, дролерийской сети, но не стал понятнее. Не стал проще.
И теперь этот мир трясло со всех концов. Обычное, впрочем, дело.
– Сэн Кавен, вам нехорошо? Вас проводить в лазарет?
Оруженосец преданно заглядывал в глаза, беспокоился. Наверное стерег давно, а теперь решился, подошел.
Кав отвел взгляд от алых бликов на волнах.
– В каюту проводи. Я в порядке. Просто надо, пожалуй, полежать.
В каюте пусто, тихо, солнечно, хотя иллюминатор замутился от брызг. Кав пошарил в шкафчике, добыл початую бутылку альсатры, хлебнул из горлышка.
– Свободен.
Оруженосец вышел, с беспокойством оглянувшись через плечо. Кав хлебнул еще. Сел на откидную, аккуратно застеленную, койку, потряс головой. Потом поставил бутылку на пол, откинул одеяло и лег, не раздеваясь. Пальцы сломанной руки пульсировали болью.
Трещины. Как от брошенного камня, выпущенной пули. Матовые, белесые, расходящиеся паутиной… Трещины в стекле.
Заросший лес в густом тумане. В полумраке. Среди старых, корявых стволов деревьев и темных веток хилого, спутанного подлеска вьются седоватые пряди. Мох…Старые лишайники… Порыжевшая осыпавшаяся хвоя гасит звук шагов, сглатывает. Мягкая торфяная вода в бочажках. Воздух густ от звенящей мошки и комаров.