Химия без прикрас
Шрифт:
Но так как вариантов не было, пришлось воспользоваться им. И после, аккуратно повесив это полотенце на батарею, чтобы оно скорее высохло, я, выйдя из ванной, в который раз прошла на кухню. Черт, ненавижу эти одинокие блуждания по квартире, пока все спят…
— Смотрю, ты уже освоилась? — заспанный и непривычно хриплый голос химика меня до смерти напугал, из-за чего я комично подпрыгнула на месте от неожиданности. — Спокойно! Инфарктов мне и на работе хватает. Доброе утро, Димон!
— Капец, — выдохнула я. — То есть… Доброе утро. Простите, Дмитрий Николаевич, я подумала,
— Ого, сколько официоза, Дмитриева! А ведь еще вчера ты назвала меня парнокопытным!
— Я же извинилась, — пробурчала я, стыдливо опустив голову.
— А осадочек-то остался, — химик хищно улыбнулся и почесал затылок. Не знаю, почему, но мне было стыдно на него поднимать глаза. Вид сонного, по пояс голого, одетого в одни спортивные штаны, взъерошенного преподавателя меня, мягко говоря, смущал. Поэтому я так и присела за стол, опустив взгляд, дабы не пялиться на химика. Его явно веселила моя реакция, но я старалась не обращать на это внимания. Пусть довольствуется воздыхательницами в школе и половине городских больниц. Я не смотрю, потому что мне не интересно.
— Могу взять свои слова обратно, но не думаю, что вас это успокоит.
— Дмитриева, если бы я переживал всякий раз, как ученики называли меня козлом, то я бы не пошел преподавать, — химик усмехнулся и слегка наклонил голову, чтобы заглянуть в мое лицо. Я же в ответ на это действие еще сильнее отвернулась, сделав вид, что рисунок на кружке такой занимательный — ну просто глаз не оторвать!
— Так чего преподаете, раз столько минусов? Хамоватые ученицы, безмозглые дети…
— Мне деньги нужны, — ответ прозвучал достаточно серьезно и честно. Но был небольшой нюанс, который выдавал, что Дмитрий Николаевич что-то недоговаривает.
— И вы решили, что преподаватель химии сможет заработать много денег? — фыркнула я, так же упорно разглядывая кружку.
— Условия работы бывают разные, — загадочно проговорил он. Опять какая-то договоренность? Интересно, откуда у него столько привилегий? Что в нем особенного?
— Интересный узор? — теперь в его голосе откровенная издевка.
— Очень, — злобно бросила я. — Красивая кружка.
— Она полосатая.
— Вижу.
— Черно-белая.
— Никогда таких не видела.
Тяжелый вздох и несколько шагов, удаляющихся от стола, говорит о том, что он, наконец, покинул мое личное пространство и, скорее всего, повернулся ко мне спиной. И, словно в подтверждение этого, послышался звук открывающейся дверцы холодильника.
Подняв взгляд, я смогла разглядеть его рисунок на спине, представший передо мной во всей красе. Раскидистое дерево, протянувшее свои ветви по подтянутому телу Лебедева, цвело черными красками на лопатке и было абсолютно сухим и мертвым на руке. Рисунок завораживал. С плеча, где тонкие ветки были покрыты листочками, он переходил на грудь и…
Черт, он уже давно повернулся, а я все еще пялюсь.
— Ничего, Димон, смотри, — подмигнул химик, когда я торопливо вернула взгляд на черно-белое полосатое произведение искусства. — Это интереснее кружки.
— Думаю, вам следовало бы одеться.
В
— Ешь, давай, — он пододвинул ко мне тарелку со своим кулинарным творением и уселся напротив.
— Щпащибо, — откусив кусок, с набитым ртом проговорила я.
— Ты как после вчерашнего? — нарочито небрежным тоном спросил Дмитрий Николаевич, но я отчетливо слышала нотки беспокойства в его голосе.
— Да, я… Поступила неосмотрительно, — откусив еще кусок от бутерброда, я вдруг поймала себя на мысли, что нечеловечески голодна! — Вы же… — замолкла на несколько секунд, не уверенная в том, стоит ли задавать ему подобный вопрос, но, немного поколебавшись, все-таки озвучила его. — Вы же не будете разбираться с Наумовым из-за этого?
— Разбираться? Дмитриева, я тебе кто, папочка? — немного грубовато поинтересовался химик, отчего я невольно нахмурилась. — В ваших сопливых разборках я участвовать не собираюсь. Сама виновата.
От этих слов я почувствовала неприятный комок в горле, но, мысленно стараясь себя успокоить, все же нашла храбрость в себе посмотреть в его глаза и тихо ответить:
— Вот и славно.
Вчера мне так не казалось. Его разъяренный вид, с которым он вышел из машины, говорил обратное — будто он сейчас же ворвется к Паше домой и наградит его хуком справа. Похоже, что это какая-то патологическая иллюзия моей значимости, в которую мне так отчаянно хотелось верить и которую я сама себе придумала. И я себя смогла бы убедить, обмануть, что ему действительно все равно, если бы не одно «но»: глаза никогда не лгут. А я видела его глаза. Я помню его ледяной злобный взгляд, когда он спрашивал, что сделал Наумов.
— Раз уж так все благополучно разрешилось, позволь поинтересоваться, будешь ли ты присутствовать на смене в Новый Год? Тебя, наверное, семья не отпустит в праздничную ночь…
— Не дождетесь, Дмитрий Николаевич, — нагло перебила его я и, передразнивая его усмешку, продолжила. — Я буду на станции ровно к восьми. Вам от меня так просто не отделаться. Забыли? У нас сделка.
Химик, прищурившись, пригубил кофе, а затем взял с подоконника сигарету, закурил, не открыв на этот раз окно и, улыбнувшись, поинтересовался:
— Твои родители в курсе, какую дьяволицу они растят?
***
Мне невероятно фартит. Я, наверное, появилась на свет в рубашке, иначе как объяснить тот удивительный факт, что родители разрешили мне встречать Новый Год у брата? При этом, они настолько быстро согласились на мою просьбу, что я уже начала подозревать неладное. Больно гладко все прошло. Ни тебе истерик, что девушки в моем возрасте должны ночевать у себя дома, ни демагогий на тему «Новый Год — семейный праздник»! Хотя, по сути, я эту традицию не нарушаю, ведь братишка — один из членов моей семьи и, признаться, является единственным ее представителем, который не треплет мне нервы.