Химия без прикрас
Шрифт:
— Волосы собери, — велит он мне, и я собираю их в косматый хвост на затылке, завязав резинкой, снятой с запястья. — Дмитриева, — обращается он ко мне, присаживаясь рядом на край кровати.
— Что? — почему мое дыхание сбилось?
— Долго это будет продолжаться?
Вздрагиваю, когда чувствую, как его руки начали снимать пластырь с живота. Пожалуйста, просто молча перевяжи меня и все. Пожалуйста… Это же не сложно?
— Что продолжаться? — закрываю глаза, стараясь выгнать все мысли из своей головы.
— Холодная война.
Дергаюсь в тот момент, когда он снимает повязку с меня, но не от боли, а скорее от его слов. Значит, поговорить решил… Как же он не понимает?
— А чего вы хотели, Дмитрий Николаевич? — бормочу я, а потом тихонько шиплю, почувствовав жгучую боль от прикосновений его пальцев. — Вы же изначально оставили меня без ответов. Сказали запоминать все свои вопросы. Знаете, моя голова скоро лопнет, так много их накопилось.
— Хочешь их озвучить? — он пересаживается напротив меня, глядя мне в лицо. Рука сама собой нащупала спасительный плед, но накрываться им я не стала.
— Провокатор из вас не очень, — недовольно замечаю я.
— Зато из тебя — шикарный, — Дмитрий Николаевич чуть сильнее надавливает, и я снова невольно дергаюсь. Химик начинает аккуратно обрабатывать края раны. Кажется, что время тянется бесконечно. Молчание становится неловким, а вопросы так и просятся наружу. И первым хочется узнать не то, почему он назвал меня провокатором, а совсем другое…
— Зачем вы это сделали? — наконец, не выдержав, выдаю я.
— Сделал что? — как ни в чем не бывало, требует уточнить Лебедев.
— Не прикидывайтесь, — чувствую, как начинаю постепенно закипать, потому что во всей этой неловкой ситуации именно я могу себя показать с наиглупейшей стороны. Что, если он действительно ничего не помнит о том вечере? Но, раз уж начала… — Зачем вы поцеловали меня?
Химик поднимает на меня глаза, и я нехотя ежусь от его ледяного взгляда. Зря я все это затеяла. Зря я все это озвучила. Хотя, кого я обманываю? Легче стало уже от того, что я задала ему этот вопрос. Правда, теперь я поняла, что, возможно, не хочу знать ответ на него.
— По-моему, это ты поцеловала меня, разве нет? — вижу на его лице наглую ухмылку. Да он издевается надо мной!
— Ну вы и нахал!
— Сочту это за комплимент, — продолжает улыбаться он, смазывая рану мазью. — Что именно тебя беспокоит? Кто за этот поцелуй ответственен? Кто из нас виноват? Или тебя возмущает сам факт поцелуя? Кажется, ты не была против…
— Прекратите фамильярничать, Дмитрий Николаевич, — мне вдруг захотелось повернуть время вспять, чтобы не было этого нелепого разговора вовсе. Обманывать себя гораздо проще, чем пытаться выяснить правду. Что меня волновало на самом деле? Кто кого поцеловал? Нет, конечно, это неважно. Не хочу. Не хочу в это ввязываться. Ужасно не хочу. И вместе с этим, безумно хочу… — Я живой человек, так же, как и вы. И если для вас это — просто забавное развлечение, помучить свою ученицу, то, прошу, прекратите. Я же вам ничего не сделала.
Наверное, сейчас самое время заплакать. По крайней мере, очень хотелось. Но я всего лишь чувствовала зияющую пустоту внутри себя, потому что, наконец, высказала то, что понимала все это время. То, что заталкивала поглубже в себя, запрещая даже думать об этом. Он играет. Играет в какую-то проклятую жестокую игру. Как кот со своей жертвой.
— Мне многого в жизни не стоило делать, — он приклеил последний отрезок пластыря к повязке и, закончив, снял перчатки и чуть подался вперед, так, что наши лица оказались почти на одном уровне. — Мне не стоило брать тебя на первый вызов. Мне не стоило соглашаться на твою глупую сделку. Мне не стоило так опрометчиво относиться к твоей
Я опустила глаза, чувствуя прикосновение его руки. Чувствуя его запах, переплетенный с едким запахом сигарет. Это страшное, невероятно желанное чувство в груди… От него надо избавляться, вырывать с корнем, выжигать, иначе оно захватит, не отпустит просто так. Поглотит, не оставив даже живого места.
— Не стоило, — выдохнула я шепотом, с силой заставив себя сказать эти слова. Что же ты делаешь, Марина… Он заглядывает в мои глаза, будто стараясь понять вру я или нет. Я тут же закрыла их.
— Тогда почему твое сердце так колотится? — снова эта насмешка.
— Потому что я не способна его контролировать, — я раскрыла глаза. — А вы способны?
— Это очередной вопрос? — Дмитрий Николаевич нахмурился и резко одернул руку.
— Считайте, что да. Вы ответите?
— А мой ответ что-то изменит?
— Все, — я киваю головой, словно убеждаясь в собственных выводах. — Он изменит все, Дмитрий Николаевич.
Он поднимается с кровати и замирает, внимательно глядя на меня. Хотела бы я знать, что сейчас происходит в его голове. Это нечестная игра. Он видит меня насквозь, и мне нет смысла пытаться что-то скрыть от него. От себя — да. Да здравствует великая сила самоубеждения! Но не от него. А вот понять его мысли, понять его мотивы я никак не могу. И это страшно выводит из себя. Так хочется узнать его поближе, попытаться понять его поступки, но риск наткнуться на насмешку или, что еще хуже, замкнутость с его стороны, слишком велик. И я даже не знаю, надо ли пытаться. Но в любом случае, мы играем не на равных.
— Да, я могу его контролировать, — спустя какое-то время, он первым нарушает молчание. Слышу его слова и понимаю, что они могут стать самым настоящим фундаментом для высоченной стены, построенной между нами. — Другой вопрос — хочу ли я это делать?
— И какой же будет ответ? — стараюсь внешне сохранять спокойствие, хоть отчаяние внутри рвется наружу. Не знаю, зачем я спрашиваю. Я не уверена, что действительно хочу знать. Ведь в одном случае, мне снова придется возводить вокруг себя лживые иллюзии и пытаться стать бесчувственным сухарем, чтобы не поддаваться запретному, а в другом — поставить на томящем чувстве большой жирный крест. Я, право, даже не знаю, что хуже! — Дмитрий Николаевич? — требовательно говорю я, не в силах больше слушать эту тишину. Он тяжело вздыхает, открывает дверь и, перед тем, как выйти, хрипло бросает:
— Доброй ночи, Дмитриева.
========== Глава 15. О самонадеянности и обманутых датчиках. ==========
Юношеский максимализм — это наиглупейшая черта характера, которая граничит с бессмысленной упертостью и стремлением доказать всему миру, что ты достойна быть его частью. Присущ личностям крайне социальным и зависящим от чужого мнения, а также всем тем, кто стремится что-либо сделать назло. Но никак не мне.
Так я считала раньше. До сегодняшнего дня.
Но именно сейчас, стоя перед лицейскими дверями и глядя на спешащих в этот храм науки подростков, до меня вдруг снизошло озарение: я ведь тоже такой же подросток по идее, как и они. И пусть за последний месяц я узнала больше, чем за всю свою недолгую жизнь, я имею полное право вести себя, как подросток, разве нет? Юношеский максимализм? Думаю, именно он привел меня сегодня к порогу родного лицея. На четвертый день после наложения швов.