Химия без прикрас
Шрифт:
— Что? — отчаянно переспросила я.
— Просто оставь все, как есть. Ты ничего не можешь сделать. А уж мама постарается, чтобы под статью его подвести. Тебе оно надо?!
Я понимала, что он прав. И, честно говоря, где-то в глубине души давно осознавала, что рано или поздно мне придется выбирать: растоптать к чертовой бабушке все свои чувства, чтобы быть достойным примером для подражания или же эгоистично позволить что-то, что хочется мне самой. Самое обидное то, что я искренне думала, что теперь я совсем другая. Что у меня хватит смелости уцепиться за то, что мне дорого. Но, как оказалось,
Признать свое поражение было непросто, но, твердо убедив себя, что других вариантов быть не может, я успокоилась, какое-то время просто неподвижно сидела под дверью в собственную комнату, равнодушно глядя, как брат освобождает меня от своей хватки, а потом тихо встала и зашла к себе.
Гори. Все. Огнем.
***
Раньше я никогда не задумывалась, что делает нашу жизнь лучше. Что заставляет сердце биться в ускоренном темпе, а зрачки расширяться от удовольствия? Мы часто не думаем о том, что нам дорого, до тех пор, пока не лишимся этого. И тогда что-то внутри тебя ревет дурнем, пытаясь растрясти тебя, дать пощечину, чтобы понять, да что с тобой не так?! Почему ты не борешься?!
Ноутбук исчез. Вместе с художественной литературой, которой я с недавнего времени увлеклась и колонками. Как-то я упустила тот момент, когда моя комната стала проходным двором. Еще давно, когда брат повадился устраивать для меня розыгрыши и обидные шутки, я выпросила щеколду, конечно же, при условии, что буду открывать дверь сразу, как скажут родители. Но сейчас я поняла, что «семья» настолько заполнила меня, всю, до самого края, что никакая закрытая дверь от них не спасет. Щеколда? Боже, какая же это ерунда. Когда семейные ценности и морали просто текут по моим венам!
«Играй по ее правилам»
Брата со дня скандала я больше не видела. Признаться, я вообще мало чего видела с того дня. Я провалялась на кровати, глядя в потолок, ощущая в голове удивительно приятную пустоту, раскачиваясь на волнах своего бессилия. Хотелось просто раствориться в воздухе, лишь бы не корчить снова из себя идеальную модель идеальной дочери.
***
Листочек на доске объявлений вызвал всеобщий резонанс, глухим отголоском ударившийся о ребра в моей груди. Замена химии на всю неделю. Теперь наш класс ждало столько биологии, что, скорее всего к субботе нас будет ею просто тошнить.
Чувство тревоги не покидало меня, с того момента, как мои глаза зацепились за фамилию «Лебедев», напечатанную на этом листочке, а потом за две буквы б/л. Мало того, что Исаева сокрушалась о том, что ее герой заболел, так к ней присоединилась еще добрая половина женской аудитории из нашего класса и параллели. И Аня, найдя, наконец, достойную и понимающую аудиторию, стала агитировать их отправиться к завучу и выяснить его домашний адрес, дабы устроить всем классом визит к заболевшему преподавателю. Как по мне, то мысль не самая удачная…
А вот Хвостова полностью стала оправдывать свою фамилию. Она ходила за мной хвостом и при каждом удобном случае старалась выяснить у меня хотя бы какие-нибудь подробности. В итоге к концу дня нервы мои все-таки треснули.
— Да не знаю я! Долго ты меня будешь доканывать?! Я его не видела со дня родительского собрания! — закричала я в коридоре библиотеки,
— Маринка… — протянула Фаня и обняла меня. — Он все-таки… Марин, что случилось?! Ох, а я ведь говорила тебе, добром это не кончится! Ну и козел же он!
— Да Лебедев ни при чем, — тихо выдохнула я, стараясь унять слезы. — Мама переписку нашла нашу.
— Ты не удалила сообщения?! — округлила глаза Фаня, а меня это жутко взбесило! — Господи, какая же ты дура! А еще на медалистку идет!
— Если мне понадобится минутка порицания, я справлюсь без тебя и обращусь к маме!
— Ладно, проехали. И чего теперь? Угрозы? Полиция? Он сейчас в «обезьяннике»?!
Признаться, эта мысль мне в голову не приходила, но она мне показалась настолько абсурдной, что я ее тут же отмела.
— Да нет, тогда ведь нужно было от меня заявление… Да и судить-то его не за что. Знаешь, как обидно, когда тебя обвиняют в том, чего на самом деле не было! Она с ним по телефону о чем-то разговаривала… И я даже не знаю… Черт, я не знаю, что мне теперь делать!
И, увидев на лице подруги снисходительную улыбку, я невольно тоже улыбнулась, с досадой шмыгнув носом. А может и не будет никакой катастрофы? Может, я просто накручиваю? Я же подросток, мы ведь очень искусно это делаем! Жизнь кончена! Жизнь — боль! Мне нет места в этой жизни без тебя! Чувствуете, легкий запах тлена? Нет? Вот и я нет. Потому что все это — полная чушь. Только вот сидя в кожаном кресле, лет через пятнадцать, я буду со вздохом сожаления вспоминать, как опустила руки, столкнувшись с трудностями. И думать о том, как он там, Дмитрий Николаевич?
Но в Лешиных словах тоже что-то было. Не в тех, где он говорил, что я нужна химику только в качестве ночного развлечения. А в тех, где он предложил играть по маминым правилам. Что толку от моей апатии? И действительно ли я настолько бессильна, как кажусь самой себе? Ведь, если разобраться, я в более выгодном положении, чем мама. А уж после моего совершеннолетия, которое вот-вот должно наступить, я, по идее, вообще могу уйти, хлопнув на прощание дверью. Но нельзя рубить с плеча. Надо во всем хорошенько разобраться. Надо думать не о задаче, а о ее решении.
Способность мыслить, пусть даже на таком примитивном, на мой взгляд, уровне, как чуть выше, чем мои сверстники, дает мне неоспоримое преимущество перед моей вездесущей родительницей. Я вдруг почувствовала себя почти что тактиком, холодным, расчетливым, будто вырабатывая стратегию взятия собственной жизни под уздцы. А точнее, вырвать ее из цепких родительских лап.
И первое, чему мне действительно стоило научиться — это терпение. А еще удалять переписки. Я стала абсолютно безэмоциональным «нечто», вернувшись к поглощению любой информации, касающейся учебы с таким рвением, что любая черная дыра мне просто обзавидовалась! Лепет подруг снова проходил мимо меня, я даже не уверена, что вообще слышала, о чем они говорили, когда находились рядом! Пашка Наумов периодически преследовал меня немой тенью и пару раз пытался вывести на разговор, но безуспешно. Мои ответы были четкими, и, как правило, односложными и не развернутыми.