Химия без прикрас
Шрифт:
Я стала казаться себе непробиваемой скалой. Сильной, почти что независимой! И кто же знал, что я безбожно ошибалась на свой счет?! Вся моя сила духа разлетелась в пух и прах, словно стены карточного домика, старательно мною возведенные, сразу же, как только в коридоре появилась такая знакомая фигура, закутанная в черное пальто.
Я таранила взглядом стенд информации, в надежде, что на нем неожиданно, словно из ниоткуда, появился листочек с объявлением о замене. Но глаза не лгали. Дмитрий Николаевич в лицее. Мало того, на стенде информации висело
— Димон, опоздаешь, он на урок не пустит! — окликнул меня Наумов, проходя мимо под отвратительный звук звонка.
— Да я забью, наверное, сегодня… — проговорила я в ответ.
— Он же видел тебя.
— Ну и что?
— Димон, — позвал меня Наумов, взяв под руку и направляясь вместе со мной в сторону лестницы, чтобы подняться на третий этаж. Мне невольно захотелось вкопаться ногами в землю, упереться, по-детски, но ни в коем случае не идти туда. Мне не хотелось смотреть Лебедеву в глаза. Мне было так стыдно! Так невероятно стыдно, за все то, что ему пришлось выслушать от моей матери! И, к своему сожалению, я даже не знаю, что она могла ему наплести! Господи, какое же это, наверное, ребячество!
— Скажи ему, что у меня температура, — попыталась я увильнуть, жалобно взглянув Пашке в глаза, на что получила в ответ тяжелый вздох. Мой одноклассник остановился, отвел меня в сторону и, скрестив руки на груди, наклонил голову набок. И теперь мне стало стыдно еще и перед ним. — Пожалуйста, только не надо на меня вот так смотреть, мне и мамы хватает, для упреков.
— Я не упрекать тебя собрался, — фыркнул Паша. — Ну, может, самую малость. Скажи мне, от того, что ты будешь забивать на химию из-за него, кому-нибудь легче станет?
— Ну, если подумать логически… — я опустила глаза, начав рассуждать вслух.
— Ты в курсе, что мне твоя мама звонила?
— Чего?!
— Я так и думал, что не в курсе, — Наумов удовлетворенно кивнул, а затем продолжил, опять подхватив меня под локоть, и ведя наверх по лестнице. — Мама мне твоя звонила. С твоего телефона. Я потому и ответил. Она сначала темнила, намеками говорила… А потом просто спросила, знаю ли я что-то о твоих отношениях с…
Он немного замялся, так и не назвав имя химика вслух, видимо, боясь быть услышанным каким-нибудь опаздывающим на урок учеником или задерживающимся преподавателем. Разумно.
— Знаешь, ты мне ведь ничего толком не рассказывала, я только подозревал, о том, что между вами что-то есть, — Паша на секунду усмехнулся. — Поэтому твоей маме я сказал, что ничего не знаю. Она только рассказала мне, что видела огромный шрам на твоем животе и интересовалась, где ты его могла получить. Ну, вот тут я немного приврал.
— Что ты сказал? — с замиранием сердца спросила я, не заметив, как мы преодолели все лестничные пролеты по пути на третий этаж.
— Ну, я просто сказал ей, что ты поздно возвращалась с курсов, и на тебя напали.
— Капец, —
— А она, похоже, купилась! Она ведь не приставала к тебе с расспросами об этом шраме? — я отрицательно помотала головой, с удивлением понимая, что мама действительно не интересовалась подробностями. А я-то думала, что отношения с химиком просто впечатлили ее больше, чем увечья на теле дочери. — Твоя мама ничего не сможет сделать с этой информацией. Кто напал, где напал… Иди, ищи его теперь!
— Спасибо, Паш, — согласилась я.
— Откуда шрам-то на самом деле? — как бы невзначай спросил он.
— Напали, — на автомате ответила я, улыбнувшись. — И это пока все, что я могу тебе сказать.
— Понятно, — вздохнул Пашка и, уже подходя к кабинету, вдруг остановился, взглянул мне в глаза и очень серьезно проговорил: — Марина, может тебе лучше забыть его? Ты же сама это понимаешь, правда? У вас обоих могут быть большие неприятности!
— Пашенька… — горько проговорила я, смотря, как последние опаздывающие залетают в кабинеты. — Неприятностей не будет. Думаю, что он теперь сам не захочет меня видеть.
— Помнишь тот вечер, когда я признался, что ты мне нравишься? — Пашка нахмурился, а я, чувствуя, как начала краснеть, кивнула. — Знаешь, что он мне сказал, когда ты ушла? — Наумов слегка прищурился, снова наклонив голову набок. — Он сказал, что если я люблю тебя, то я должен показывать это. Заботиться. Любить не себя рядом с тобой, а только тебя. И он сказал, что если это не сделаю я, то это сделает кто-то другой. Марин, ты же не тупая, да?
— Дверь закрывается через три, две… — хрипловатый голос Дмитрия Николаевича разрезал тишину коридора.
— Простите! Мы… — бросившись с Пашей к кабинету под пристальным взглядом химика, мы забежали внутрь.
— «Простите» в карман не намажешь, — привычным тоном проговорил химик. Голосу Дмитрия Николаевича всегда была присуща небольшая хрипотца, которую Исаева не уставала называть соблазнительной, но сейчас Лебедев был откровенно осипшим, похоже, он и вправду болел. — Объяснительные. Оба. На стол.
— Дмитрий Николаевич, мы ведь только на минутку опоздали! — возмутился Паша.
— Дважды повторять не стану, — он устало вздохнул и, взяв со стола очки, надел их и поднялся за кафедру. — Записываем тему «Гетероциклические соединения».
Мои руки слегка дрожали, выводя ровные буквы в тетради, ускоренное сердцебиение заставляло выдыхать, выдыхать, выдыхать… Черт. А вздохнуть?! Дмитриева, очнись! Ты же задохнешься!
У него глаза красные. И кончик носа, как будто он и вправду болел и не выздоровел до конца. Белого халата сегодня нет. А рукава темно-синей рубашки закатаны так, что можно разглядеть часть татуировки. Он себе этого никогда не позволял при учениках. На столе дымится чашка, судя по аромату, разнесшемуся по классу, с кофе. Это грубое, полное нарушение правил техники безопасности. Черт бы побрал всех проклятущих моралистов! Что же вы сделали с нами?!