Химия любви
Шрифт:
Лена говорит, что, по мнению адвокатов, если я возьму вину на себя, то от нее отстанут. Так я и сделаю. Знаю, что в тюрьме, в зоне я смогу выжить, выдержать. Выдержишь ли ты?
…Какую-то грань я перешагнул в последнее наше свидание. Сегодня я другой – по сравнению с собой неделю назад… Ночью пошел звонить тебе. «Абонент отключил телефон». Почему?!.
Наши отношения или к большому счастью (пусть через большие трудности и испытания). Или к большому несчастью.
Под ногтями у меня следы твоей менструации, не хочу их смывать.
Сейчас я стал верить
Раньше, в начале нашего пути у меня была потребность кому-то рассказать о нас, о наших (моих) проблемах. Теперь – нет. Мои проблемы – это мои проблемы.
Это письмо преследует двойную цель: с одной стороны, ты должна понимать мое настроение, а с другой – я выпускаю из себя пар. Смертельный пар».
«Мне не стыдно ни за что. Ощущенье, что я приподнялся над землей, над миром, меня невозможно ни за что упрекнуть, оскорбить, унизить. Я люблю тебя, люблю жизнь, и за это буду биться, следуя за своим сердцем.
…Я написал эти строки, мне стало легче, но умоляю тебя: брось меня, если не чувствуешь сил. Потому что наступает время жестоких игр…
Знаю, почему так случилось, что я тебя полюбил. Всю жизнь я ощущал себя одиноким человеком, песчинкой в космосе, а потом, вдруг, увидел тебя – родственную душу. И появилось ощущение, что я в тысячу раз стал сильнее, чище, здоровее, мудрее. Плохо лишь одно – разница в возрасте. Но, думаю, через 10–20–30 лет видно будет, может быть, ради этих небольших лет мы и встретились? Давай попробуем использовать этот шанс, любя друг друга…»
Глава пятая
Голосом зычным моим и воспевая фаллос,
Я пою песню зачатий,
Я пою, что нужны нам великолепные дети
И в них великолепные люди,
Пою возбуждение мышц и слияние тел,
Я пою песню тех, кто спит в одной постели.
(о, неодолимая страсть!..)
…И вот я получила его первое письмо. Он его потом много раз вспоминал. А я не хочу. Потому что тогда он был (видимо, как всегда, или почти всегда) прав. А я его не послушалась, не захотела даже вчитываться в те строки.
В том письме он писал очевидное, а потом – вывод, что-то вроде такого: «Мы не должны поддерживать отношения, потому что:
– разница в возрасте;
– иногда забываю застегивать «молнию» на брюках;
– во сне я храплю, Или даже, наверное, пукаю;
– у меня была серьезная операция (хотя за последние 10 лет у меня был один больничный).
Поначалу я подумала: какая чушь. Собачья!
Потом призадумалась. У меня же есть Коля – мой верный, любимый, любящий прораб. Вахтовик. Мой ровесник. Сто лет обивает пороги. Партия выгодная. Но скучная.
Не хочу.
Мне понравился Он. И все на этом.
…Но все же я призадумалась. Тем более, что у меня мама, которой я… не то чтобы боялась, а… А если по правде – то боялась. Пятнадцать лет назад умер папа. Мама закаменела – до сих пор. Сосредоточилась на демонстративной памяти об отце и на демонстративной заботе обо мне. Узурпатор. Не хочет меня терять… Я ее люблю и ненавижу одновременно. Ну, как ей могу сказать, что мой возлюбленный, мой мужчина, которого я хочу видеть в качестве мужа (а в тот момент оттенки этого простого и естественного желания уже проявились) – этот человек ее ровесник?..
…Ну, а дальше все слилось в один сплошной поток, фейерверк встреч, поездок, расставаний.
Мы писали письма друг другу.
Звонили.
Он прилетал ко мне в Горный один на своей машине.
Потом по служебной с сослуживцами в командировку.
Потом – опять один.
Я купалась в ситуации, надувала щеки от гордости: у меня двое мужчин. Одного люблю сильно-сильно. А второй тоже неплох. К тому же, один из них женат. Значит, я победила ее. Может, это и не совсем хорошо в этом признаваться, но в этой ситуации я чувствовала себя уютно.
Да что там говорить: со своей совестью я жила в ладах.
После того как он перешагнул для себя какой-то барьер (наверное, с моей помощью), он стал вести себя по-другому. Он сказал мне:
– Поверь, знаю: чувства должны постоянно чем-то поддерживаться. Подпитываться. Иначе им – смерть. Я – далеко от тебя. Поэтому буду цеплять тебя всем, чему смогу, чем сумею.
Он сумел.
Он стал писать. Письма – откровенные, серьезные, доверительные. Я с такой глубиной не сталкивалась, и мне было лестно. А значит – интересно.
Но мне было важно слышать его голос – искренний, взволнованный, будоражащий… Но он звонил редко – и это тоже меня заводило.
Однажды у нас состоялся такой разговор:
– Звоню из гаража. С чужого телефона – мой просматривают домашние. Что делаешь?
– Домой иду.
– Одна?
– Да.
– А как одета?
– В плаще.
– А в какой руке трубку держишь?
– В левой.
– А правая рука свободна?
– Да.
– А ты в юбке или брюках?
– В брюках.
– А ты можешь правую руку запустить в трусики и…
– …Ты что! Я – на остановке.
– А ты можешь отойти в сторону?
– Да.
– Так отойди!
– Отошла.
– Где рука?
– Там…
– А где моя рука?
– Не знаю…
– И все же?
– Там…
– А что она держит?
– Не знаю…
– А все же?
– Ну…
– А все же?..
– Ну, пенис.
– Не говори так. Говори: он. Или – член.
…Потом мы стали свои вещи называть своими именами. Употребляли те слова, которые поллюционирующие подростки на заборах пишут. Это нас не коробило. Это нас волновало. И сближало. Но об этом – позже.