Хинд

Мубаракши Лала

Май, 2009-го года.

Утро выдалось удивительно свежим. Ветерок нежно дунул в шель между рамой и стеклом, пощекотал за ухом, слишком слабый, чтобы вызвать отит, прошёлся по длинным, словно наращенным ресницам, и наконец веянул в полуоткрытый рот. Глоток холодного воздуха заставил девушку закашляться, не просыпаясь. Она перевернулась на бок, подставив ветру открытую сползшим одеялом спину. Струя воздуха прошла по комнате снова. Вот она пошевелислась, вот принялась ворочаться – не открывая глаз. Где-то далеко –

в соседней комнате за толстыми стенами пробили десять раз часы. Минут через пятнадцать раздались шаги в коридоре и в комнату вошла женщина в джинсах и уличном иранском манто, видимо, использовавшемся ей в качестве домашней одежды. Она подошла к кровати, остановилась, прислушиваясь. Дыхание было мерным. По подушке полз солнечный зайчик, пробиваясь в дырку на занавеске ручной выделки. Женщина тихо-тихо вышла из комнаты, и несколько часов стояла тишина.

К двенадцати в соседней комнате заиграл музыкальный центр.

– Первый луч рассвета бродит по проспектам города..

Длинные ресницы дрогнули, а через секунду девушка оторвав голову от подушки, села.

Из коридора показалась та же женщина в манто:

– Спишь? Соня.

– Ма-ама? – спросила девушка, будто впервые видя женщину. – Это ты, мамочка?

– Конечно, я, родная. Иди на кухню, чай стынет.

– А где Заур? Уже пришёл?

– Ещё нет. Болтается где-то. Жду тебя. – Женщина вышла из комнаты.

– О-ох. – Девушка отвернувшись посмотрела в окно.

Там она не увидела ничего нового – чахлые кусты сирени, клумбы с маргаритками и старый, древний старик, сажающий в тени дуба рассаду. Девушка постучала по стеклу – старик обернулся.

– Сажаете? – спросила она без голоса, шевеля одними губами.

Старик утвердительно махнул рукой от плеча вниз.

– Удачи! – пожелала она, опять без голоса, растягивая губы на втором слоге и выпячивая их на первом и третьем.

Старик улыбнулся и снова принялся за помидоры.

– ХIинд! – донеслось из коридора. – Ты идёшь есть или с глухим там беседуешь?

И тут зазвонил телефон..

Забыв про глухонемого соседа, ХIинд вскочила с кровати, кинулась к двери. Здесь она хлопнула ладонью по голове:

– Опять забыла!

Телефон лежал под подушкой, а не как раньше – в прихожей. Раньше её контролировала мама, знающая, о любви дочери скачивать джава-книги и читать их затем ночью, под одеялом. Мама же отбирала с вечера телефон и клала на верхние антресоли, где хранились зимние шапки. Недавно этот контроль закончился.

Входящий номер не опредился – точно не из института, а значит, это либо Заур, либо, либо..

– Алло?

– Вынеси мне тридцать евро, буду в центре, оплачу счёт за мобильник и комп.

Заур!..

– Давай, быстрей, я жду у подъезда.

Отсчитывая Зауру деньги мелочью, она испуганно оглядывалась по сторонам – не видит ли кто её растрёпанных волос, сползшего на затылок платка, неумытого лица, торчащих из-под длинного свитера старых спортивных штанов брата – в них она спала. Но двор был пуст.

– Ассалам! Буду вечером. – крикнул Заур, скрываясь за кустами.

На кухне мама громыхала чайником.

– Продавали молоко?

– Нет. Заур, он оплатит

счета, а крестьян с молоком не было. Я возьму винограду? – ХIинд схватила лежащую в миске гроздь и принялась есть, выплёвывая в кулак косточки.

От плиты шёл пар, расстилаясь затем по пожелтевшему, давно небелёному потолку.

– Опять дома не ночевал. И где ходит.. В школу не ходит, ведь выгонят. Выгонят. Если бы видел отец.. – одной рукой мать держала чайник и струя воды вливалась из него в заварочный, другой – вытирала слёзы. – Хорошо хоть, позвонил.. – И поставив чайник на пол, отошла к плите, снимать пену с бульона.

– Хорошо хоть позвонил.. – протянула тоскливо ХIинд, думая о своём. –Хорошо хоть позвонил..

А, впрочем, нет, совсем не хорошо.

Что может случится с Зауром? С улыбчивым, непослушным, притворчивым и наглым мальчиком, которого до наступления возраста уголовной ответственности раза три задерживали за карманные кражи? С мальчиком, который умудряется до сих пор числиться в школе, несмотря на то, что показывался там в последний раз в прошлом году. С мальчиком, которого обходят стороной бродячие собаки, боясь получить пинка. Ничего с ним не может случиться, кроме поправимых неприятностей. А вот с ХIинд случилась неприятность непоправимая, неприятность вселенского масштаба – и никому, совершенно никому нет до неё дела. Даже маме – хотя мама знает.

ХIинд покосилась на мать – та, отойдя от плиты на полшага, остановилась перед дочерью и задумчиво смотрела прямо на неё.

– Мама?

– Опять переживаешь? Я буду резать лук, уйди в комнату.

В комнате можно было переживать прошедшее, зная, что в ближайшие три часа – именно столько варится приличный бульон – никто не помешает. Итак, как это было?

Он позвонил около шести. Она приняла вызов, думая, что это Заур, спросила весело:

– Где болтаешься?

– Ээээ.. – сказал знакомый, но непривычный голос. – Это..ээээ.. ХIунд?

– Не ХIунд, а ХIинд. ХIунд по-немецки собака. – Обиделась она, ещё не успев сообразить, кто именно звонит.

– А это я.. Да. Ты чё сегодня не выходишь в одноклассники?

– Я? Да я выхожу, да. – ответила она и спохватилась. – Шахин? Ты ли это?

– А, да, это я. – Голос звонящего зазвучал увереннее. – Ну, как дела?

– Да вот. Институт – дом, институт – дом. А у тебя?

– И у меня.. твоими молитвами. Слушай, выходи за меня замуж, жениться хочу.

– А?

Он предлагал ей не в первый раз – первый раз произошёл на другой день после их знакомства. ХIинд не нравились его слова «жениться хочу» , и она снова и снова переспрашивала:

– Как это – жениться хочешь? Тебе всё равно, что ли на ком? На мне, или на козе, или на корове?

– Авахахахахахаа. – смеялся он в ответ, но более вразумительного ничего не говорил.

В тот день их беседа затянулась – на каждую её попытку попрощаться, он напоминал, что ровно месяц их знакомству, и хотя ХIинд знала, что не месяц, а 25 дней, она притворялась, что верит этому предлогу остаться на связи подольше.

Они заболтались, перешли с взаимных подкалываний на серьёзные темы, сделав этот первый свой долгий разговор – последним.