Хирург возвращается

Правдин Дмитрий

— Что ж ты, пакость такая, вытворяешь? А?!

Гляжу вниз. Степаныча в купе не наблюдается, а Вовка полностью оправдывает мои опасения: на пол льется уже целый водопад.

— Вот же свин! — рычит проводник, правой ногой отодвигая половик. — Гражданин, он с вами?

— Боже упаси! Я что, похож на человека, у которого такой спутник?

— Егорыч, что за проблема? — второй проводник подходит к нашему купе. — Ох, мать! От, козел!

— Ну и чего, Николаич, делать будем? Этот ссыкун в Карельске

сходит. А второй, должно быть, уже слинял.

Проводники ушли и вернулись, ведя следом младшего лейтенанта полиции, низкорослого белобрысого паренька с оттопыренными ушами, причем левое ухо изогнулось куда сильнее правого.

— Вот, Сережа, это тот самый гад! Обоссал все купе и еще, кажись, обосрался! — четко, по-военному докладывает представителю власти Егорыч.

— Насчет последнего сомневаюсь, и это я вам как профессионал говорю! — оправдываю я злодея. Не люблю, знаете, когда на людей напраслину возводят, даже если это такой вот Вовка.

— Разберемся! — Представитель власти старается снизить свой писклявый голос как минимум на октаву и строго смотрит на меня снизу вверх. — А вы кто такой, гражданин? Что за профессионал? Ваши документы?

— Я врач, хирург, еду в командировку в Карельск, — подаю младшему лейтенанту паспорт. — И как врач заявляю, что нижележащий субъект пребывает в состоянии тяжелого алкогольного опьянения, отчего у него не выдержали детрузоры и он, прошу прощения, обмочился. А вот того, что товарищ проводник говорил, пока не было, но если не принять экстренных мер, то может и произойти.

— Что произойти? — младший лейтенант возвращает мой документ, стараясь при этом не наступить в лужу.

— Доктор говорит, что этот козел может еще и обосраться, — переводит Егорыч мою мысль на доступный язык.

— И что нам делать, доктор? — и все трое смотрят на меня.

— Нужно высадить его с поезда и сдать в вытрезвитель! — брякаю я первое, что пришло в голову.

— Вытрезвители уже сто лет как позакрывали, а тут их и отродясь не водилось.

— Тогда сдайте его в милицию. Или как вы в таких случаях поступаете?

— Так как же мы его сдадим, если вы говорите, что у него эти… де… де? — морщит лоб младший лейтенант.

— Детрузоры не держат?

— Во, во — детрузоры! А, что, если он из-за этих детрузоров дуба врежет? Кто станет отвечать? Полиция опять крайняя?

— Да при чем тут детрузоры? Детрузоры — это такие специальные мышечные образования в организме у человека. Когда мочевой пузырь переполнен, они открываются, и моча вытекает наружу. В норме, как правило, человек может управлять этим процессом. А пьяный теряет самоконтроль, и моча отходит помимо его воли. Протрезвеет — и все восстановится. Для чего его в больницу везти?

— Опять потекло! Ах, ты, мать твою за ногу! — бранится

Николаич. — Серега, ну чего ты стоишь, слушаешь какого-то пассажира? Давай, делай что-то! Ты же власть!

— Не какого-то, а врача! — вяло огрызается младший лейтенант Серега, напялив сразу на оба уха фуражку. — Раз в больницу не обязательно, высадим из поезда. Сейчас, — он смотрит на часы, — через пятнадцать минут прибудем в Карельск. Там стоянка большая, оформим в обезьянник.

— А с этим-то как быть? — Егорыч тычет носком сверкающего франтоватого ботинка в лужу на полу.

— А с этим сами разбирайтесь! На то вы и проводники, чтоб за порядком в вагоне следить!

— Это что же получатся, — надувается Егорыч, — всякая шваль будет ссать прямо в купе, а ему ничего за это не будет?

— Штраф выпишем, привлечем к административке, на работу сообщим! — заученно перечисляет полицейский.

— И это все? А убирать кто станет?

— А вот ты и станешь! — неожиданно для всех повышает голос младший лейтенант. — Ты куда смотрел, когда он пиво это хлестал без разбора?

— Так пиво разрешено. Его вот даже из вагон-ресторана по вагонам развозят.

— Ну, вот им и скажи, хе-хе, — ухмыляется офицер полиции, — чтоб пришли и убрали, раз продают!

— «Охоту» в вагоне-ресторане не продают. Эта тварь его с собой принесла.

— Тем более нужно смотреть, кого в вагон пускаете! Что он у вас с бухлом-то лезет?

— Так он сам железнодорожник, помощник машиниста. Ему в сумку заглядывать? На каком основании?

— Егорыч, Николаич, вы меня до греха не доводите! Я при исполнении! — вдруг заводится Сережа. — А то еще и рапорт подам на вас!

— Какой-такой рапорт?

— Обыкновенный! Напишу, что это вы продали из-под полы этому обоссанцу спиртное с целью незаконного обогащения.

— Мы?

— Вы! Знаю я вас, проводников, любите втридорога перепродавать.

— Как тебе не стыдно, Сережа, — принимается стыдить его Егорыч. — Мы же уже два года знакомы, и хоть раз ты о нас что-то дрянное слышал?

— Два года не слышал, а вот теперь увидал!

— Что увидал-то? Это мы ему разве пиво продавали?

— Эй, граждане! Товарищи! Господа! — подаю я голос с верхней полки.

— Что вам, товарищ? — смотрит в мою сторону полицейский. — Чего вы кричите, чего мешаете следственным действиям?

— Хочу выйти из купе. Скоро моя станция.

— Так и идите себе на здоровье. Вас никто не задерживает… пока! Но, возможно понадобитесь как свидетель…

— Как я пойду, если внизу, простите, лужа? Вы уже полчаса ссоритесь, а она нисколько не уменьшилась за это время. Как мне пройти в коридор?

— Егорыч, а пассажир прав, — тоскливо отзывается Николаич. — Как он по луже пойдет?