Хирург. Бегун. Беглец
Шрифт:
— Мысли и образы, — сказал странник безмолвному солнцу. — Мне нужно всего лишь думать о том месте и не вспоминать это. Господи, как трудно…
Он прижал пальцы к вискам и зажмурился до боли в скулах, представляя перед собой Кира. Языки ледяного воздуха, как бритвой лизнувшие открытые участки тела, возвестили о том, что опыт удался. Густав открыл глаза и тут же дал сам себе сильную пощечину, физически выбивая из головы все то, что туда залезло за последние минуты.
— Кир, где ты?! — крикнул он. — Нам нужно скорее выбираться!
«Скорее,
— Сюда, — послышался слабый голос, и странник пошел на него.
Понадобилось совершить двадцать долгих шагов, прежде чем он нашел хирурга. Тот лежал на боку и рыдал. Соленые слезы не замерзали, но оставляли на его лице широкие блестящие следы, словно там проползла пара слизняков.
— Поднимайся. — Густав схватился за веревки, опоясывающие хирурга, и дернул его обмякшее тело на себя. — Поднимайся, сука!
В хорошие времена странник взревел бы от злости и отчаяния, но сейчас единственное, на что он был способен, так это тихо и едва слышно говорить.
— Надежды разума тщетны. — Кир захихикал. — В пустых глазницах бытия мы лишь пылинка, которая исчезает в прибое морского бриза. Машины без пассажиров, дети без будущего и котенок из прошлого. Мы влипли. Влипли, превратились в муху!
— Тупица, — пробормотал Густав, стараясь не вслушиваться в бред хирурга.
Он обошел его стороной, взялся за веревку, намотал ее на предплечье и потянул несопротивляющегося Кира по снегу, как сани.
Было тяжело. Даже слишком. Густав шел, спотыкаясь на каждом шагу, но еще больше сил из тех, что имелись в запасе, уходило на то, чтобы сосредоточиваться на разных мелочах. На предметах, которые ничего не значили. И не думать о пустыне.
Судя по тому, что Воронеж и снег не исчезали из поля зрения, справлялся с этим он пока что отлично.
У самого склона он оставил хирурга лежать на земле, сам же полез наверх, чтобы сесть за руль корабля и наконец-то перестать сдерживаться в мыслях, освободив захлебывающееся подсознание из песочного плена.
Кир, лежа на спине и бесконтрольно размахивая руками и ногами, орал во всю мощь легких:
— Машины без детей! Бездна вырванных глаз! Зубы на ветру! Я не пойму! У земли есть лица, в ней замурованные! Дети лежат околдованные! Я смотрю на Луну! Шею к ней свою вырываю и тяну! Странник, забери меня отсюда! Переговорщик! Младенцы! Боже мой, они вылезают у меня из пяток! Дети без пассажиров!
Густав сделал последний рывок, плюхнулся на сиденье и нажал на газ, медленно трогаясь с места и искренне надеясь, что Кир не повредит себе ничего жизненно важного. Ни на что другое у странника просто не осталось сил.
Глава 18
— Этот парень, лидер. Он повесился!
Ира рыдала, припав к груди Кира. Хирург поморщился от боли, но не стал отстранять от себя жену. Густав, стоявший за его спиной, видел, как из пореза куртки хирурга торчал гагачий пух, отличавшийся полезной особенностью никогда и ни при каких обстоятельствах не разлетаться.
— Больно, — стонал Кир. Он полулежал на пассажирском сиденье, упираясь коленями в приборную панель.
Минут пять, после того как Кир и Густав тронулись в обратный путь, они ехали не разговаривая, слышны были только крики Кира. Оба хотели убраться от аорты как можно дальше. Она звала их к себе, тянула многотонным магнитом. Нельзя было потеряться в волшебном мареве, мерцающем где-то позади, между разрушенных домов. Сейчас это была единственная и самая главная задача. По крайней мере для Густава. Потому что у хирурга внезапно возникла другая проблема.
— Черт! Веревка прилипла к телу!
Кир расстегнул куртку и просунул руку за пазуху. Когда она зашла под веревку, которую он так и не успел снять, гримаса боли снова исказила его лицо.
Странник остановил корабль и внимательно осмотрел хирурга:
— Веревка расплавилась?
— Да. И припаялась к телу. Отдирается вместе с кожей.
Кир вытащил руку и поднес близко к глазам полупрозрачный кусок чего-то, похожего на расплавленный воск. Но это, конечно же, был не воск, а его собственная кожа.
— Но что с ней случилось? Как могла веревка, и только она, разогреться до таких температур и не сгореть?
— Не знаю. Возможно, дело не в веревке, а в том, что аорта как-то меняет организм, делает его мягче что ли. И трос с частичками одежды просто просочился внутрь тела, когда ты тащил меня. Если бы я пробыл там чуть дольше, то…
— Они бы разрезали тебя, — закончил за хирурга Густав.
— Человек средней копчености, нанизанный на бечевку. Звучит аппетитно.
— А выглядит — не очень, — ухмыльнулся странник.
Остаток пути до дома они снова провели в тишине, которую изредка нарушали Кир, когда ругался, отдирая от себя веревки, и вполне положительные гортанные восклицания Густава, которому нравилось четкое и отлаженное поведение корабля в столь непростых условиях.
Чем дальше от аорты, тем легче им становилось дышать. В буквальном смысле.
Когда они приехали к дому, дверь им, как всегда, открыла Ира:
— Этот парень, лидер. Он повесился!
— Что случилось, он жив? — спросил Густав.
Почти бегом они поднимались на второй этаж, раздевшись и сбросив снаряжение на первом. На хирурге осталась лишь висевшая лохмотьями толстовка, через которую странник мельком видел обожженную, багровую кожу. Но Ира, несшаяся впереди всех, этого не замечала.
— Нет, нет, он умер. Кажется, умер, не дышит, — сказала она. — Я не смогла определить точно, и я пробовала его снять, но он слишком тяжелый, и я хотела, но не смогла! Я…
— Почему ты не сообщила мне?! — спросил Кир.
— Я пыталась! — Ира отчаянно жестикулировала, сопровождая каждое слово энергичными взмахами, как в истерике.