Хирургическое вмешательство
Шрифт:
– А давайте телефонами обменяемся? – непринужденно предложила Светка; под глянцевым, прочным, как сталь, лоском гламурной дамы на миг проглянула красивая лукавая девочка.
И Ксе чуть не рассмеялся от облегчения: то, что должно было случиться, случилось. Теперь стало ясно, зачем он шел сюда, подгоняемый со всех сторон – за единственной строчкой цифр, телефоном Лёни Широкова. Ксе не мог придумать предлога, чтобы спросить, а заговорить с карматерапевтом о своем непростом щекотливом деле сейчас было немыслимо. Но подошла прелестная женщина и решила все, не задумываясь, парой легкомысленных слов.
– Давайте! – радостно сказал Широков, и пока они, смеясь,
А потом жрица Лана шаловливо выгнула бровь и кивнула ресницами его розам.
На площадку Льи шаман вернулся ближе к одиннадцати; перед этим он еще раз зашел к себе и сложил в пакет пару пледов. На посторонний взгляд, конечно, абсурдно смотрелось – ночевать в походных условиях рядом с собственным домом; но из квартиры Ксе в блочной новостройке не была слышна «песня жизни». Божественный подросток со своими фокусами за полтора дня совершенно вывел Ксе из резонанса с Матерью, и шаман чувствовал себя разбитым. Перспектива провести ночь на полу была чревата больной спиной и заледеневшими ногами, но у Льи Ксе мог спать в стихии и восстановить способности, нужные, чтобы выполнить ее же, стихии, просьбу.
– Ну чего? – спросил Жень, уставившись на него из темноты ярко-голубыми, как газовая горелка, глазами; божонок решил на всякий случай сидеть без света.
Ксе отдал ему пакет и хлопнул по плечу.
– Порядок. Я ж знал, что Дед не ошибается. И правда надо было туда сходить.
– И что? – вскинулся Жень с острым любопытством, - что теперь? Ты что там узнал? Кого-то встретил? Зачем надо было?
– Эй-эй! – шаман с улыбкой отодвинул его. – Ничего я не узнал и вообще понятия не имею, зачем ходил. Ты ж бог, должен знать, чем интуиция от предвидения отличается.
– Ксе, блин!
– Короче, - сказал Ксе, - теперь у меня есть телефон одного человека. Однажды окажется, что нам очень надо ему позвонить. Когда и зачем – этого никто не знает. А теперь давай перекусим и спать.
Жень устроился быстро; он успел отряхнуть ковер и сложил его вдвое, пристроил под голову куртку Санда. Ксе улегся рядом, глядя в серый, с разводами, потолок. За окном проехала пара машин: веера желтого света описали дугу по стенам, послышались далекие, отдавшиеся эхом гудки. В сквере напротив окон сидела хмельная компания, слышался девичий смех. То, что где угодно действовало бы на нервы, здесь, в «песне», порождало странное глубинное умиротворение, сознание правильности того, где ты находишься, что делаешь и как живешь. Сейчас, в темноте и покое, Ксе ощутил это особенно остро.
– Ксе, - тихо сказал Жень.
Шаман повернул голову; мальчишка смотрел на него. У человека глаза бы в темноте поблескивали, у бога – ровно светились собственным фосфорным светом. «Нарочно выпендривается, хрюндель», - подумал Ксе, но это вызвало лишь ласковую усмешку:
– Что?
– А что мы дальше делать будем? Сначала тут сидеть, да? А потом? А мне еще в одиннадцатом классе учиться…
– Успеешь доучиться, - сказал шаман. Подумал немного и ответил: - Дед сказал, что дольше трех дней нам тут сидеть не придется. Наверно, он за свои ниточки потянет. А может, и нет. В любом случае куда-нибудь свалим.
Жень моргнул. Потом приподнялся на локте, и яркие глаза беспокойно расширились. Ксе знал, что сейчас ему зададут вопрос, вопрос о чем-то страшном и не
– Ксе, - наконец, несмело прошептал Жень, - Ксе, а ты меня не бросишь?
Шаман выждал, с улыбкой следя, как меняется выражение жениного лица – от ожидания к невыносимой тревоге, - и ответил:
– Куда ж я от тебя денусь?
Ночью позвонил Лья.
Жень куда-то убрал мобильник Ксе, сим-карты они не поменяли, и с минуту искали трезвонящий аппарат. Лья говорил недолго; с чего ему вздумалось звонить в три часа ночи, Ксе так и не понял, и подозревал, что исключительно из вредности и обиды – на то, что волею Арьи и по вине Ксе компетентнейший на свете шаман оказался втянутым в пренеприятную историю, да еще и не на первых ролях. Лья не любил быть на подхвате.
– В общем, все схвачено, - с обычными своими интонациями ведущего специалиста сообщил он. – Я за вами приезжаю завтра в обед, чтобы до вечернего часа пик успеть… готовьтесь.
– Куда поедем? – спросил Ксе. – Это Арья решил?
– Завтра, - многозначительно ответил Лья, явно ощущая чувство глубокого удовлетворения от того, что поставил Ксе на уши.
Тот вздохнул. За несколько часов сна в стихии «песня» увлекла его в свои переливы настолько, что всерьез испортить Ксе настроение стало попросту невозможно.
Наутро Лья, не уставая доказывать свою предусмотрительность, приехал на машине из проката.
– Не хочу мою светить, - хмуро заявил он. – Там ментов много ошивается… некоторые даже в штатском.
– Где? – спросил Ксе, но Лья определенно решил, по примеру Арьи, до последнего хранить все в секрете. Ксе только пожал плечами и подмигнул встревожившемуся Женю. Лья, при всей своей проницательности, склонен был мерить людей по себе и как-то не задумывался о том, что Ксе, в отличие от него, очень хорошо умеет ждать. Божонок, смерив Лью недобрым взором, последовал примеру своего «опекуна» и погрузился в созерцание городских пейзажей.
– Выяснил я кое-что, - сумрачно сказал Лья, когда автомобиль все-таки встал, несмотря на благоволение Матьземли, в одной из неизбежных пробок. – Кое-что.
– Лья, - лениво и благостно отозвался Ксе, - ты либо говори, либо не говори.
Тот криво усмехнулся: Ксе увидел, как сощурились его глаза в зеркале.
– Проект войны с терроризмом, - наотмашь резанул Лья, и Ксе все-таки вздрогнул, потому что дернулся Жень. – В самых высоких сферах подписанный. Влипли мы с вами по самую шейку, короче. И я уже сам не знаю, есть ли в этом смысл.
– То есть как? – тихо спросил Ксе.
– Открыл Америку, - злобно сказал божонок, уставившись на Лью фирменным снайперским взглядом. – Он уже сколько лет как утвержден.
– А ты молчишь, как пленный партизан.
– А то я всем растрепать должен.
– В чем дело? – жестковато вклинился Ксе.
– Антропогенное божество, - равнодушно объяснил Лья, игнорируя мрачное сопение Женя, - это воплощение некоего понятия высокой степени обобщенности. Для того, чтобы понятие обрело персонификацию, необходимы три условия. Во-первых, этому понятию нельзя дать однозначного определения, во-вторых, его нельзя связать со строго определенными причинами и-или следствиями, а в-третьих, оно должно очень долго и очень серьезно волновать человеческий ум. Есть еще какие-то хитрые закономерности, из-за которых персонификации большей частью мультиплицированы по национальному признаку, то ли из-за языка, то ли из-за специфики менталитета. Я, в общем, дальше вчитываться не стал. Это из учебника теологии.