Хирургическое вмешательство

Онойко Ольга

– А чего не спрашиваешь? – Жень радостно засмеялся и покровительственным жестом потрепал Ксе по макушке – точь-в-точь как Дед Арья самого божонка. – Я же объясню.

– Я спрашиваю. Только, как видишь, невпопад.

– Ксе, они не собирались со мной драться, - сказал Жень, усевшись по-турецки. – Меня нельзя победить, понимаешь? Я бог войны! Чтобы меня победить, надо уничтожить Россию, целиком в натуре, чтоб ее не стало, чтоб память только в учебниках осталась. И еще я от передоза умереть могу, не как физтела умирают, а как души распадаются. И все. А с этим телом можно что угодно сделать, я все равно воплощусь. Им надо, чтобы я принял их как своих жрецов.

Хотя бы одного их них. И этот тип до последнего добивался, чтобы я его принял. Понял теперь? А потом он бы мне кровавую вкатил, да хоть себе бы вены вскрыл ножом этим, и полный писец.

– А теперь? Что они теперь делать будут?

– Не знаю. – Жень помрачнел, уставился в пол. – Они хитрые, падлы. Особенно верховный. Если бы тогда вместо тебя я правда на жреца нарвался, меня бы просто в машину посадили и в храм увезли, а там психологам сдали, чтоб мозги промыть. А теперь хрен им. Но они по-всякому докапываться будут, это к гадалке не ходи. У них выхода нет, - бог вздохнул. – Будут докапываться, пока я не соглашусь. А мне однажды придется…

– Почему? – встревожился Ксе.

Голова подростка опустилась так низко, что шаман видел одну встрепанную макушку; Жень засопел, водя пальцем по ковру, встряхнулся, сложил руки на коленях.

– Жень…

Тот вздохнул, покосился на дверь и выговорил – тихо, с мучительным детским стыдом:

– Потому что… потому что мне правда нужен жрец.

Ксе сидел в полулотосе и любовался стеной: обои были в цветочек. Думал он про Деда, о том, как не вовремя старик укатил в свой антропологический Мюнхен, оставив злосчастного ученика наедине с целым полком проблем. Да, Матьземля просила не Арью, а Ксе, но задача была не для него, не по его силам. Безмозглой богине этого не объяснишь, да и все равно ей. Взнуздала, вези теперь; вот счастья-то привалило… «Любит она тебя, дурака, - сказал Арья. – Только радостей от той любви ждать не стоит». Чугунная истина Дедовых слов давила на плечи.

Шаман глубоко вдохнул и закрыл глаза. Слишком о многом стоило поразмыслить, и оттого размышлять не хотелось вообще. На площадке Льи, среди неслышимой «песни», погружаться в стихию было физически сладко: точно мама, по известному присловью, все ж таки родила тебя обратно, и не стало ни труда, ни мыслей, ни бед. Богиня приняла Ксе, как гладь осенней воды принимает опавший лист; погружение походило на долгий полет в прозрачной утренней стыни, а потом мысли Земли коснулись души мгновенной прохладой, заструились лесным ручьем и понесли – далеко, далеко… Ксе не засыпал, но это могло заменить недополученный сон.

У него было два часа.

Жень клятвенно пообещал, что не будет мешать, ушел на кухню и действительно сидел там тихо. Но дом не мог похвалиться звукоизоляцией, а Лья не ставил стеклопакетов: на верхних этажах ходили и окликали друг друга люди, за окнами взрыкивали моторы старых машин – и в сердце идеального согласования это странным образом не раздражало и не тревожило.

В числе того, о чем Ксе не хотелось думать, было чувство беспомощности, которое накатывало всякий раз, когда он собирался что-то решить. При Деде этого чувства не возникало, потому что Дед – учитель, учёный, человек мудрый и опытный – знал, что происходит и принимал решения осмысленно. Но сейчас Арьи не было, а советы Арьи остались, и Ксе разрывался между доверием к Деду, велениями собственной интуиции и зудящим голосом разума, который заявлял, что все это чушь.

Сильнее всего Ксе действовали на нервы пять остановок. Если б нужно было

ехать на другой конец города, толкаться в метро или вызывать такси – голос разума, пожалуй, возобладал бы, и Ксе никуда не поехал. Но он жил в соседнем районе, за пять автобусных остановок отсюда, и добраться на глупое, скучное, век ему ненужное собрание выпускников мог меньше чем за полчаса. Вчера он действительно хотел добраться до школы, увидеть, какими стали теперь одноклассники, прежние девчонки и пацаны, а еще романтически купить цветов и признаться Светке Масловой, что она была его первой любовью. Но после всего, что успело произойти за день, намерение казалось несообразно нелепым и мелким, почти постыдным, будто Ксе на передовой собрался позаботиться о красе ногтей. Кроме того, вставал вопрос, куда девать Женя: оставлять одного было боязно, везти с собой – дважды нелепо. Уже хотелось сесть и сидеть спокойно; но стоило прислушаться к интуиции, и та вновь сообщала, что поездка безопасна, что в отсутствие Ксе не случится плохого, а пропустить собрание будет нестерпимо обидно и горько, как что-то, чего никогда в жизни больше не случится…

– Ксе!

Шаман вздрогнул и завертел головой.

– Блин, Ксе, ты как в спячку впал, - Жень, отдуваясь, плюхнулся перед ним на пол. – Если б ты сейчас не проснулся, я б тебя в тонком мире нафиг ошпарил.

– Ну спасибо, - проворчал шаман, потирая веки.

– Пожалуйста, - божонок фыркнул. – Ты, между прочим, будильник на мобиле проставил и не услышал, труба минут пять завывала. Я и решил разбудить.

– Уй-ё, - сконфузился Ксе. – Спасибо, Женька.

Тот, радостно заулыбавшись, кивнул – и в очередной раз выбил Ксе из равновесия, непринужденно сказав:

– А я у тебя деньги потырил, это ничё?

– Ч-чего? – обалдел Ксе.

– Я сходил пожрать купил, вот, - с достоинством сообщил парень. – Яичницу будешь?

С кухни действительно пахло; Ксе унюхал и вспомнил, что у него с самой ночи маковой росинки во рту не было. Живот разом прилип к позвоночнику.

– Ну… - промямлил он.
– Не откажусь.

– А ты и готовить умеешь? – с почти мистическим трепетом вопросил Ксе: в жениной яичнице помимо яиц наличествовали молоко, тертый сыр, помидоры и сладкий перец, и было все это необыкновенно вкусно, а голодному шаману вообще сходило за амброзию и нектар.

Жень рассмеялся, уплетая свою половину.

– Я еще и на машинке умею, - мурлыкнул бог войны с интонациями кота Матроскина, а потом объяснил просто: - У нас же мамки не было. Что мы, два здоровых жеребца, должны были на сеструхе ездить?

– Я думал, - честно сказал Ксе, - вы должны были по-человечески жить… то есть, в смысле, как боги. Уж всяко с прислугой. Жрицами какими-нибудь на подхвате… неофитками.

Жень помолчал, поковырял яичницу вилкой.

– Старшая богиня красоты, - сказал он, - училкой в школе работает. Изо. А ее верховная жрица – в той же школе математичка.

– Это как так? – моргнул Ксе.

– Это культ нерентабельный, - сказал Жень. – А у младшей сестры рентабельный еще как, вот она живет как богиня. У нее верховная знаешь кто? – и он назвал имя известной светской дамы.

Ксе хрюкнул: верховная жрица богини красоты была похожа на лошадь.

– Младшая красоты – шакти наживы, - Жень пожал плечами с безразличным видом: для него это было вроде Волги, которая впадает в Каспийское море. – Она по части красоты, которая стоит денег – мода там, шоу-бизнес всякий… А старшая – шакти творчества. Нерентабельные они.