Хищник. Том 2. Рыцарь «змеиного» клинка
Шрифт:
— Caupo, похоже, ты угощаешь посетителей таверны только тем, что тебе удается украсть?
— Ну что ты, сайон Торн, я в жизни ничего не воровал. Эти меха с прекрасным кампанским маслом и вином я приобретаю у моряков вон с того судна, которое только что пришло из Неаполя. На этом корабле полным-полно таких бочонков. Во время плавания моряки лишь чуть-чуть ослабляют обод на бочонке и буравят в нем маленькое отверстие — в том месте, где располагается бочарная клепка. Затем они отливают капельку содержимого и снова возвращают обод на место. После того как груз доставляют на место, такие потери списывают на «утечку». Я надеюсь, ты не будешь возражать, маршал, когда я угощу тебя великолепным вином за вполне разумную цену. Или ты меня осуждаешь?
— Да ничего подобного, — сказал я, смеясь, — я всегда восхищался находчивыми и предприимчивыми людьми.
Всякий раз, оказавшись в центре города, я тут же направлялся в капитолийский уголок форума, чтобы почитать там «Ежедневные новости» [127] ,
127
Имеется в виду «Acta Duirna» — официальный орган Сената; нововведение Цезаря.
128
Служитель, чиновник (лат.).
129
«Полдень!» (лат.)
В других случаях я неспешно прогуливался в одиночестве по местам, которые нисколько не заслуживали внимания Эвига (ибо там трактирщику было нечем поживиться), таким, например, как Аргилет — улица, на которой располагались книжные лавки. Там я подметил интересную особенность: все книготорговцы обычно были просто невыносимыми людьми, отличавшимися отвратительным характером. Я вообще-то догадывался, чем это объяснялось: их в последнее время постоянно донимали епископ Рима или его consultores inquisitionis [130] , священники, которые бесцеремонно врывались в эти лавки и тщательно обыскивали полки и склады. Пока у этих consultores не имелось полномочий забирать какие бы то ни было книги из числа составленного Геласием Index Vetitae [131] , но они настаивали на прикреплении пометок на обложки, так, чтобы посетитель-христианин, просматривающий свитки и рукописи, мог легко определить, какие из них разрешены для покупки и чтения, а какие являются perniciosus [132] по своему содержанию.
130
Советники в разысканиях (лат.).
131
Список запрещенных книг (лат.).
132
Губительный (лат.).
Я взял это на заметку, равно как и ряд сведений, которые отобрал из «Ежедневных новостей», в надежде, что они могут принести пользу Теодориху. Я также еще записывал некоторые собственные наблюдения относительно положения дел в Риме и периодически отправлял гонца с этими записями на север, в Равенну. Одно из моих наблюдений, в этом я не сомневался, представляло для Теодориха особый интерес.
Мы с ним уже видели собственными глазами, как город Верона ослаб из-за тщеславия предыдущих императоров, которые воздвигли на месте прочных защитных стен триумфальные монументы. Мы также столкнулись с тем, как сильно пострадало множество других городов, где равнодушные правители и градоначальники позволили разрушиться жизненно важным акведукам. Мы стали свидетелями того, что Виа Попилиа и немало других дорог пришли в упадок — точно так же, как многочисленные мосты, дамбы и каналы. Теперь же мне пришлось взять на себя печальную обязанность — сообщить Теодориху, что и сам Рим находится в удручающе, постыдно плохом состоянии и совсем скоро уже Вечный город перестанет быть вечным.
Во время своего расцвета, в течение целых тысячи двухсот пятидесяти лет, Рим вовсю строился, расширялся, рос, становился все больше и великолепней. Но в какой-то момент, и это произошло совсем недавно, сие прекратилось. Казалось бы, ничего страшного — потому что этот город просто уже не мог стать еще красивее, лишь бы только эту красоту поддерживали и сохраняли. Однако, судя по всему, как правители, так и простые жители Рима совершенно об этом не заботились. Не только не делалось ничего, чтобы спасти настоящие шедевры архитектуры от разрушительного действия времени
Кое-где в городе благодаря этому можно было наблюдать любопытную картину: словно бы попасть в прошлое, оглянуться на тот Рим, который существовал двенадцать с половиной столетий тому назад. Можно было буквально увидеть, как некоторые постройки, простые и скромные первоначально, постепенно становились все более и более красивыми и элегантными, по мере того как росло благосостояние Рима, развивались ремесла и совершенствовались строительные навыки. Однако подобного рода зрелища вызывали лишь жалость и уныние.
Приведу пример. Неподалеку от овощного рынка находился маленький, но очень симпатичный храм Эос. Если бы я увидел его во времена расцвета Рима, то этот маленький храм, наверное, выглядел бы как изящная и выразительная, из чистейшего паросского мрамора архитектурная постройка. Но теперь мрамор отвалился и его растащили — может, для того, чтобы облицевать фасад виллы какого-нибудь выскочки-богача или же соорудить прибежище ночному сторожу на рынке. И там, где раньше был мрамор, обнаружился более ранний храм Эос, из удивительного рукотворного материала, в который подмешивали вулканический песок [133] . Он, вероятно, был построен в то время, когда Рим еще не мог позволить себе ввозить дорогой мрамор. Глыбы этого необыкновенного камня отвалились или были отбиты — может, для того, чтобы заполнить им выбоины в мостовой какой-нибудь ближайшей улицы. А под ними можно было увидеть еще более ранний храм, построенный из серого природного туфа, вне всякого сомнения, воздвигнутый еще тогда, когда римляне не научились применять вулканический песок. Но и блоки туфа тоже растащили — вероятно, для того, чтобы подложить их под столы торговцев овощами на рынке. А под остатками туфа сохранилось то, что, может быть, было самым первым храмом, сооруженным из скромного коричневого глиняного кирпича, однако сделанного с любовью, вероятно, еще на заре времен, когда rasenar еще именовали это место Ruma, а утренняя заря называлась Thesan.
133
Имеется в виду так называемый римский бетон — искусственный монолит, полученный путем смешивания раствора и мелкого камня-щебня. В результате добавления вулканического песка (пуццолана) этот строительный материал становился водонепроницаемым.
Однако до сих пор, несмотря на постыдное пренебрежение к себе самому, Рим все еще не утратил своего великолепия. Слишком уж умело и на совесть был он построен, чтобы пасть жертвой каких-нибудь равнодушных и корыстных расхитителей. Большая часть города все еще оставалась воистину великолепной, и я подумал: даже дикари гунны устыдились бы разрушить подобную красоту. Довольно много великолепных общественных построек, дворцов, площадей, садов и храмов пока еще остались нетронутыми, и даже я — хотя уже раньше видел великолепие Константинополя — не мог ими не восторгаться. И не только в это первое посещение Рима, но и впоследствии, каждый раз, когда я приезжал в этот город, он никогда не оставлял меня равнодушным. Как бы часто я ни заходил под многочисленные высокие своды базилик, терм или храмов (особенно сильное благоговение внушал Пантеон), я неизменно чувствовал себя маленьким и незначительным, словно муравей, и в то же самое время испытывал возвышенное изумление и гордость — надо же, человек смог создать такое великолепие!
Я всегда предпочитал Рим Равенне, даже после того, как Теодорих через некоторое время преобразовал и изменил к лучшему свою столицу. Лично мне кажется, что Константинополь, несмотря на свои огромные размеры и роскошь, даже сейчас, когда Новый Рим готовится отпраздновать двухсотлетие, все еще остается младенцем по сравнению с древним, вечным и единственно настоящим Римом — этим величайшим из городов. Разумеется, не исключено и то, что здесь сыграло свою роль следующее обстоятельство: я впервые увидел Константинополь, когда и сам еще был очень молод, а в Рим попал, когда моя жизнь уже перевалила за середину.
После того как Эвиг показал мне все части города, где ему доводилось бывать, и познакомил меня со всеми представителями местного простого люда, от вороватых моряков до портовых шлюх, я решил, что настало время увидеть высшее римское общество. Поэтому я спросил, где можно отыскать сенатора Феста, и, узнав, что ему принадлежит одна из самых великолепных вилл на Виа Фламиниа, отправился туда. Вообще-то слово «вилла» обозначает загородное имение, и очень может быть, что вокруг особняка Феста вначале и впрямь было открытое пространство, но Рим неуклонно расширялся и уже давным-давно перенес границы города далеко отсюда. Вилла находилась в том месте, которое до сих пор называли Марсовым полем, хотя этот участок земли между Виа Фламиниа и рекой уже давно не был полем, а представлял собой скопление густо стоящих хорошеньких домиков.