Хищник. Том 2. Рыцарь «змеиного» клинка

Дженнингс Гэри

Теодорих произнес четко и внятно, словно хотел убедить не столько меня, сколько себя самого:

— Если уж Боэция заподозрили в измене и обвинили в этом преступлении, то, стало быть, он действительно был на это способен, и отсюда следует…

— Во имя великой реки Стикс! — грубо перебил я. — Теперь ты рассуждаешь как христианский святоша. Только на суде, который вершат церковники, клевета может служить доказательством, а обвинение — признанием вины.

— Осторожней, сайон Торн! — рявкнул Теодорих. — Ты помнишь, что у меня были причины сомневаться в верности Боэция и его мотивах, еще когда это касалось

Сигизмунда.

Не сдержавшись, я сердито продолжил:

— Я слышал, что Боэция убили при помощи веревки, которую затягивали вокруг его черепа. Говорят, его глазные яблоки вытекли задолго до того, как несчастный умер. Полагаю, что тюремный палач, который все это проделал с такой ненужной жестокостью, тоже был христианином.

— Успокойся. Ты знаешь, что я равнодушен ко всякой религии и, разумеется, не питаю любви к христианам Анастасия. Особенно сейчас. Этот документ только что прибыл из Константинополя. Прочти его. Может, тогда ты поймешь, что сенаторы правы, так сильно опасаясь Восточной империи.

Документ этот был написан на двух языках — греческом и латыни — и подписан как грубо обведенной монограммой императора Юстина, так и более грамотным росчерком патриарха Ибаса. Как обычно, текст изобиловал неискренними цветистыми приветствиями и пожеланиями, однако его суть можно было выразить в одном предложении. А она сводилась к тому, что здания всех церквей по всей империи должны быть немедленно конфискованы, а затем освящены заново по католическому обряду.

Я произнес с изумлением:

— Это гораздо хуже, чем просто не имеющая законной силы дерзость, поскольку является ужасающим оскорблением, нанесенным лично тебе. Юстин и те, кто оказывает на него влияние, должны понимать, что ты ни в коем случае не подчинишься — что они фактически объявляют войну. Ты оправдаешь их ожидания?

— Не сейчас. Первой на очереди у меня стоит другая война, сначала я должен ответить еще на одно оскорбление — отомстить вандалам за то, как они обращаются с моей сестрой. Боевые корабли Лентина уже почти готовы, они стоят во всех южных портах Италии и только и ждут, когда на них погрузятся наши войска, после чего немедленно отплывут в Карфаген.

Я спросил:

— Разве это мудро — сейчас отправлять наши войска так далеко?..

— Я уже все решил, — нетерпеливо ответил Теодорих. — Король никогда не меняет своих решений.

Я вздохнул и замолчал. Прежнему Теодориху не было присуще столь упрямое высокомерие.

— А что касается этого, — произнес он, презрительно отбросив документ, — то, когда настанет время, я просто натравлю священников друг на друга. Я уже отправил отряд в Рим, чтобы доставить сюда нашего Папу. Он может прибыть в Равенну с достоинством, в сопровождении эскорта, либо его насильно притащат за оставшиеся вокруг тонзуры волосы, выбор за ним. Так или иначе, отсюда я отправлю его в Константинополь на самом быстром dromo: пусть он потребует аннулировать этот указ.

— Что? Отправить надменного епископа Рима унижаться перед епископом Константинополя? Послать человека, который сам считает себя владыкой понтификом, просить за еретиков? Ну, если даже у Иоанна лучина вместо мужского хребта и он хоть немного верит в то, что исповедует, он предпочтет этому унижению мученическую смерть.

Теодорих снова мрачно повторил:

— Ну что ж, выбор за ним.

Я надеюсь, что Папа Иоанн запомнил, какой ужасной смертью умер Боэций. Мне все равно, сколько глазных яблок — Иоанна или его последователей — потребуется выдавить, пока я не получу такого владыку понтифика, который мне нужен.

* * *

— Глаз выдавливать не понадобилось, и дело ограничилось всего одним понтификом, — сказал я Ливии. — Папа Иоанн, может, поехал в Константинополь без особой радости и не совсем по своей воле, однако все-таки поехал. Теодорих, может, иногда и действует неразумно, но он вполне здраво рассудил, что и епископы, и патриархи, подобно всем остальным людям, не спешат попасть в мир иной. Иоанн не просто поехал в Константинополь, он твердо вознамерился добиться того, за чем послал его король. Можно мне еще вина?

Я очень устал, был весь покрыт дорожной пылью и измучен жаждой, поскольку только что прибыл в Рим. Пока служанка наливала вино, Ливия сказала:

— Неужели епископ на самом деле просил, чтобы арианские церкви не передавали католикам? Вот уж странно! Он сам отказался от неожиданно свалившейся ему в руки удачи.

— Ну как ты не понимаешь: так велел ему Теодорих. Поэтому именно об этом Иоанн и просил в Константинополе. Но самое удивительное, что именно это он и получил. Он привез обратно в Равенну другой документ, подписанный Юстином и Ибасом. В нем содержатся поправки к предыдущему указу. Конфискация арианских церквей произойдет лишь в пределах Восточной империи. С высочайшего разрешения императора Юстина все арианские владения в готском королевстве будут избавлены от этого.

— В подобное почти невозможно поверить! Чтобы епископ Иоанн согласился взять на себя такую миссию и чтобы он вдобавок еще и добился успеха. Но ты, как я погляжу, не слишком-то рад этому.

— Как и сам Иоанн. Ибо почти сразу же после его возвращения в Равенну Теодорих приказал схватить епископа и заключить в тюрьму.

— Что? Но почему? Разве он не сделал все в точности так, как приказал ему король?..

— Ливия, ты только что сама сказала, что в подобное невозможно поверить. Король тоже так считает. Он подвергся очередному приступу невероятной подозрительности. Документ, который привез епископ, очень похож на подлинный: арианские церкви в безопасности. Но Теодорих подозревает, что Папа Иоанн как-то сторговался, чтобы получить этот пергамент. Возможно, пообещал, что римская церковь и вся ее паства поддержат Восточную империю, когда разразится война. Иоанн, разумеется, поклялся на Библии, что он не мятежник. Однако Теодорих считает, что пребывание в бывшей камере Боэция в Тицине может освежить его память.

— А что думаешь ты?

— Иисусе, — пожал я плечами. — Думаю, что король был не в себе, когда отправил епископа в Константинополь с такой миссией. Боюсь, что он и сейчас не в себе, но, разумеется, я могу ошибаться. В любом случае сам бы я сроду не поверил честному слову священника. Да и Юстин, Юстиниан и Феодора тоже не внушают мне доверия. Ну и троица! Невежественный грубый солдат, жалкая пародия на императора! Перевоспитавшаяся и раскаявшаяся шлюха. И Юстиниан, который спит и видит, как бы самому стать императором, а пока что, вовсю разыгрывая из себя праведника, не ест мяса и не пьет вина. Ты бы поверила такому человеку?