Хищные птицы
Шрифт:
— А в нашей деревне думают по-другому, — рассудительно вставил Пастор. — Вообще-то вы верно говорите, но вот крестьяне считают, что нужно брать пример с буйвола, который рвет привязь и орудует рогами.
— Мешок, который ничем не наполнен, не может стоять, — прервал их беседу Мандо. — Давайте-ка лучше сядем за стол, там и поговорим.
Все прошли к столу.
Глав сорок пятая
Митинг на Пласа Миранда начался исполнением национального гимна. Люди на площади стояли плотной толпой, поэтому Мандо со спутниками пробирался к трибуне с большим трудом. Демонстрацию, которая должна была пройти по улицам города, а также перед зданием Конгресса и перед президентским
— Некоторым выгодно объяснять бедственное положение маленького человека провидением господним, — уверенно и страстно продолжал Рубио. — Все это дело рук кучки людей, забывших, что такое честь, что такое совесть! Но люди эти пользуются властью. Они делают погоду в политике, потому что у них есть деньги. В нашем нынешнем бедственном положении целиком и полностью повинны эти хищники!
Рубио говорил просто и доходчиво. На трибуне он выглядел скорее не профсоюзным лидером, а боксером, умело наносящим противнику разящие удары.
— Я еще раз повторяю, что безудержное взвинчивание цен на товары — это еще один способ обогащения тех же самых людей. Чего же мы требуем? Мы требуем права жить по-человечески! Мы хотим зарабатывать себе на жизнь и иметь возможность есть три раза в день. Это не так уж много. Но даже этого мы пока не можем добиться. Государственным руководителям нет до нас никакого дела! Те же, у кого денег куры не клюют, пекутся только о том, чтобы их было еще больше. А что же нам остается делать? Скажите! Не пора ли нам самим позаботиться о своей судьбе? Так давайте же объявим забастовку. Все, как один, поднимемся на борьбу!
В ответ на страстный призыв послышались аплодисменты и восторженные крики «Забастовка! Забастовка!». Рубио с удовлетворением оглядел радостные и решительные лица собравшихся. И хотя в разных местах он приметил людей, похожих на переодетых полицейских, это его не испугало. Полиция уже не первый день охотилась за ним. И сегодняшнее его выступление наверняка будет расценено как провокация беспорядков. Активный профсоюзный лидер, он был занесен во все черные списки как коммунист и очень опасный агитатор. Но он знал, что большинство собравшихся сегодня на Пласа Миранда готово его слушать, понимает и поддерживает, верит в его слова, откликается на его призывы. Для них все эти полицейские сыщики были чем-то вроде остатков разгромленной японской военщины. Они не боялись их, потому что во время войны воевали, а не были наблюдателями. Они умели бороться и доказали это на деле. В них не угас еще боевой пыл.
Рубио представил собравшимся следующего оратора — молодого студента. Едва он начал говорить, как толпа со всех сторон засвистела, заулюлюкала, потому что он говорил по-английски.
— Нам здесь только иностранцев не хватало, — мрачно заметил один из рабочих, стоявший поблизости от трибуны.
— Хочешь, чтобы тебя поняли, говори по-тагальски! — крикнули ему из самой гущи толпы.
Студент извинился перед собравшимися и, сказав, что он — бисаец [72] , заговорил по-тагальски. Говорил он неплохо, его неоднократно прерывали, но на сей раз — аплодисментами. Он сообщил, что студенты тоже не собираются сидеть
72
Бисаец — представитель одной из наиболее крупных народностей Филиппинского архипелага.
— Естественно, что рост цен сказывается и на нашем положении. Плата за учебу возросла. Следовательно, студенты из бедных семей не смогут продолжать обучение. Разве знания — это консервы, на которые можно повышать цены? И если в семье возникает вопрос, что купить — книгу или рис, то ответ вы и сами знаете прекрасно. При таком положении у нас в скором времени будет целая армия неграмотных.
Затем к микрофону несмело подошла работница с табачной фабрики, весьма красочно нарисовавшая положение работающих в табачной промышленности.
— Возьмите хотя бы нашу фабрику. Мы делаем самые знаменитые сигары и сигареты, а сами почти что умираем с голоду. Почему? Да потому, что наши соотечественники курят американские или контрабандные сигареты.
— Правильно! Верно говорит! — неслось со всех сторон.
— Ведь наши-то сигареты лучше! Так почему же мы курим иностранные? — продолжала работница. — Потому что нам кажется, что мы лучше выглядим, если одеваемся по-иностранному, курим иностранные сигареты и говорим на чужом языке. Даже грехи у нас и те — иноземные! У нас нету единства, нету разума, мы мало думаем друг о друге!
— Правильно! Продолжай! — снова раздалось в толпе.
— Вот говорят, что мы, женщины, всегда больше держимся за сумку, чем друг за дружку. А что толку, скажу я вам, держаться за сумку, коли в ней ничего нету!
Это заявление было встречено дружным хохотом всех присутствующих. «Ай да женщина!» — восхищенно восклицали со всех сторон. Когда она кончила говорить, Пури пожала ей руку и усадила рядом с собой в дальнем конце помоста.
Затем Рубио предоставил слово Пастору и Даною. Они рассказали о положении в деревне. Их выступления то и дело прерывались одобрительными возгласами. Пастор держался на трибуне совершенно спокойно, речь его звучала четко и уверенно. Каждое его слово было подобно удару острого мачете и оставляло глубокий след. Пастор упомянул рисалевского Кабисанга Талеса, говоря, что и ныне тот, кого грабят, у кого отбирают плоды его труда, получает вдобавок ярлык бандита, противника закона.
— Мы обрабатываем землю, выращиваем урожай, но плодами своего труда воспользоваться не вправе. Наше трудолюбие, выходит, на руку только всяким кровопийцам. Нужно непременно добиться справедливости. И пусть они не вынуждают нас оставить плуг и взяться за меч! — закончил под всеобщие аплодисменты Пастор.
Потом громко, на всю площадь зазвенел голос Даноя. Он выпиливал слова быстро, как из автомата, словно стремясь сразить невидимого противника. Говорил он о том, что ко всеобщему бесправию добавляется помещичий гнет. Для устрашения крестьян создаются вооруженные отряды. Но крестьянин, заявил Даной, боится бога, но не боится оружия.
— Мы продолжали бороться против японцев и после того, как наша армия сложила оружие. А если бы тогда крестьяне встали на сторону врага, то исход войны, возможно, был бы совсем иной. Но мы не только бойцы трудового фронта, мы также и настоящие патриоты. Мы ведь воевали с японцами вовсе не потому, что у них кожа другого цвета. Мы воевали со злом. И правильно сказал выступавший передо мной Пастор — мы требуем справедливости. Мы против существующей системы аренды, которая позволяет помещику набивать брюхо за наш счет. Пора крестьянину иметь собственную землю. Отцы и деды наши изрядно полили ее собственным потом и кровью. И покуда у крестьян не будет земли, все разговоры о справедливости останутся пустой болтовней!