Хитрая затея

Казьмин Михаил Иванович

…Говоря, будто хозяин не бедствовал и не роскошествовал, Силаев душой не покривил. Именно такое впечатление о своём хозяине дом и создавал. Не модная, но вполне добротная мебель не казалась старой, обстановка пусть и не блестела, но и никакой грязи я не заметил — хозяйский наказ насчёт чистоты и порядка в доме Силаев исполнял неукоснительно. Крамниц сразу занялся поиском бумаг Данилевича, я же взялся за содержимое двух книжных шкафов. Ох, и ничего же себе!

— Полюбопытствуйте, Иван Адамович, — пригласил я пристава присоединиться ко мне.

— Ого! — вот и Крамниц не справился со своими чувствами. И было от чего…

Два последних издания «Каталога Царского Исторического

Музея», все выпуски «Альманаха русских древностей» и журнала «Русский собиратель» за последние восемь лет, труды князя Белозёрского по исследованию русских летописей, слов и поучений, десятка три других книг по русской истории, огромное количество нумеров Московского, Ярославского и Тверского епархиальных вестников, две толстых укладки с выписками из Кремлёвского архива и дюжина тетрадей с записями, сделанными, по всей видимости, в Царской библиотеке — круг чтения отставного артиллерийского капитана поражал основательностью подбора книг.

— Кажется, упрекая супруга в том, что поиск древностей он предпочитает семейной жизни, Антонина Ташлина изрядно кривила душой. Не находите, Иван Адамович? — спросил я пристава.

— Нахожу, Алексей Филиппович, очень даже нахожу, — согласился Крамниц.

— Кстати, Иван Адамович, полюбуйтесь, — я раскрыл первую попавшуюся мне книгу и показал приставу обилие пометок, сделанных карандашом на её полях. Присмотревшись, я увидел, что все книги отличались обилием закладок, отмечавших, как я понимал, страницы с подобными пометками.

— М-да… — только и смог сказать пристав.

Пользуясь тем, что Крамниц вернулся к бумагам покойного, я попытался понять, что именно привлекало внимание Данилевича в этих книгах, и уже довольно скоро, кажется, понял. Впрочем, Крамницу я пока решил ничего не говорить, для начала окончательно уверившись в своём открытии самому. Для этого, правда, мне надо их все просмотреть, и сделать это в спокойной домашней обстановке, а не у Крамница в управе и тем более не здесь. Отозвав пристава в сторонку, я изложил ему своё желание временно забрать часть книг и объяснил, зачем оно мне нужно.

— Вот что, Силаев, — повернулся к нему Крамниц, — бумаги хозяина твоего я изымаю. Часть книг тоже заберу, но со скорым возвратом. Ты же смотри, чтобы всё в доме сохранялось и ничего не пропало. На вот, возьми, — он протянул Силаеву бумажную трёхрублёвку.

— Премного благодарю, ваше благородие! — отставной солдат вытянулся во фрунт.

— Вольно, Силаев! — скомандовал я, когда не знакомый с армейскими порядками Крамниц занялся сбором бумаг Данилевича, забыв про так и стоявшего навытяжку слугу. — Где служил-то? — поинтересовался я.

— Подольского пехотного полку артиллерийской роты десятник, ваше благородие! — снова вытянулся отставник.

— Вольно, вольно, — отмахнулся я. Надо же, как мне везёт на отставных артиллеристов — Кошкин Дед в Усть-Невском, [1] теперь вот Силаев, да тот же Данилевич… И к чему бы это?

По возвращении в губную управу я пожелал поближе познакомиться с подробным изложением жизненного пути Данилевича, чего не успел сделать с утра. Путь, как путь, ничего такого особенного. Викентий Васильевич прошёл через те же кадетские роты Большого Стремянного полка, где сейчас постигал военную премудрость мой младший братец, но после третьего года перешёл в артиллерийское училище, откуда через два года вышел подпоручиком в Двадцать первый артиллерийский полк и убыл служить аж на Амур-реку. Там он участвовал во всех более-менее крупных делах против маньчжур, за что и заслужил свои награды. В двадцать семь лет получил контузию, был уволен от службы и вернулся в Москву.

Женился, но на третьем году совместной жизни супруга его умерла, детей у них так и не было. Отставного десятника Силаева Данилевич взял в службу за год до смерти супруги. Вот, собственно, и всё. А нет, не всё — имелась отсылка к разрядному листу, свидетельствовавшему о третьем разряде одарённости, то есть в чём-то одном Данилевич вполне мог проявить изрядные магические способности. Однако же что это могли быть за способности, по имевшимся записям оставалось неясным. На получении этой справки я посчитал себя вправе откланяться.

Поймав извозчика и устроившись с книгами Данилевича в коляске, я подумал, что лучше бы нам повезло с установлением личности той женщины, что сидела в карете, на которой Ташлина уехала с постоялого двора в Беляеве. Или личности её «ряженого», как выразился хозяин того двора, кучера. Вот где, спрашивается, и как их теперь искать? А искать надо, ну вот не покидала меня уверенность в том, что они-то и есть убийцы…

Ну хорошо, пусть убийцы. Но зачем было нужно убивать Ташлину и Данилевича? Месть за супружескую измену? Тогда убийцей должен быть сам Ташлин. Ограбление? Ну хорошо, при Ташлиной было много такого, чем можно поживиться, а при Данилевиче? Ташлин нанял убийц, чтобы покарать неверную жену и её любовника? И где он их нашёл? Ладно, дойдёт и до этого, а пока придётся Крамницу заниматься Данилевичем, а мне — служебными делами Ташлина. Да, Иван Адамович будет трудиться, а я ждать известий из Палаты государева надзора, но, как говорится, каждому своё. Что же, посмотрю пока, что за интерес был у Данилевича в книгах…

Ну да, посмотрел один такой, как же. Сначала пришлось уделить время Смолину — он представил мне на утверждение очередные свои соображения по домашнему хозяйству, сопроводив оное представление обстоятельными разъяснениями и обоснованиями. Пришлось вникать — речь всё-таки шла о моих личных интересах. Но едва я убедился в несомненном профессионализме своего дворецкого, эстафету в деле отвлечения моего внимания от книг из домашней библиотеки Данилевича приняла Варвара Дмитриевна, и тут я уже сопротивляться не смог. Да и не больно-то хотел, откровенно говоря… В общем, со следующего утра я был вынужден красть какое-то время у своей диссертации и жертвовать его книгам из дома отставного артиллерийского капитана. К обеду интересы бывшего владельца этих книг я представлял себе уже вполне ясно, и уже был готов поделиться своими открытиями с Иваном Адамовичем, но тут позвонил по телефону отец и срочно потребовал меня к себе.

Что речь пойдёт о приятном, стало понятным, едва я увидел сияющие лица отца, Василия и прибывшего раньше меня дяди Андрея, а когда мы прошли к отцу в кабинет, открылась и причина столь благостного их настроения. Причина эта была чётким каллиграфическим почерком изложена на листе бумаги, предписывавшем нам явиться в будущий понедельник в Малый Кремлёвский дворец для приёма у государя.

[1] См. роман «Царская служба»

Глава 16. Царские милости и большой заказ

— Ты, Алексей Филиппович, и ты, Василий Филиппович, подождите пока здесь, вот и Леонид вам скучать не даст, — сказаны эти слова были вполне дружеским тоном и звучали вроде бы и как просьба, но обманываться не стоило, приказ, он и есть приказ, — а тебя, Андрей Васильевич, и тебя, Филипп Васильевич, прошу со мной, — царь направился к боковой двери, отец с дядей двинулись за ним.

— О Татьянке говорить будут? — тихо поинтересовался я у Леонида. Он молча кивнул.

Ну, слава Тебе, Господи, наконец-то!