Хитрый бизнес
Шрифт:
В конце концов окружной прокурор не стал предъявлять обвинение, поскольку всем, кроме мужа, было ясно, что действительно произошло. Но компании пришлось заплатить пятьдесят тысяч долларов, чтобы эта пара заткнулась, и компания совершенно не собиралась снова нанимать Эдди. Ни в одной из крупных круизных компаний с ним не стали бы даже разговаривать. Он был словно прокаженный. Он поплатился карьерой за примерно восемь минут секса. Секс, надо сказать, был так себе.
Деньги у Эдди быстро закончились, и он устроился помощником капитана на рыболовный катер, выходивший на день от причала рынков Бейсайд – подносить удочки парням, которые самостоятельно не поймают рыбу, даже если она запрыгнет им в штаны. Он насаживал им на
Он теперь много пил, на носу проступила сеточка сосудов. Он начал лысеть, перестал заботиться о зубах, и больше не напоминал Кевина Костнера. Он открыл для себя кокаин, что было несложно в Майами восьмидесятых, когда тот был повсюду, буквально с неба валился. Сперва нюхал понемногу, потом пристрастился, и довольно скоро ему стало не хватать денег на эту привычку. И тогда его поставщик поинтересовался, не хотел бы он сам заняться снабжением.
Так началась новая морская карьера Эдди. Он жил на Багамах и на 38-футовом быстроходном катере, с двигателями в пятьсот лошадиных сил и двойным турбонаддувом, с погашенными огнями пересекал глухой ночью Гольфстрим на скорости шестьдесят, семьдесят, иногда восемьдесят миль в час, швартовался к посредническому судну неподалеку от берега США, выгружал товар, и к чертям сматывался.
Зарабатывал он весьма прилично и мог бы через некоторое время уйти на пенсию, если бы откладывал деньги, вместо того чтобы втягивать их носом и оставлять тысячедолларовые чаевые барменшам, чтобы как-то привлечь их внимание. Иногда он наведывался в одно из больших казино во Фрипорте с пятнадцатью штуками баксов в кармане, а через три дня просыпался ни с чем, не помня даже, куда все ушло, и не переживал, поскольку мог заработать еще. Он рассчитывал со временем завязать с этим, может, в ближайшие месяцы, но время вышло однажды ночью у маяка Фауи-Рокс. в десяти милях от Майами. Эдди только что пришвартовался и собирался выгрузить тысячу четыреста фунтов кокаина и шестьсот фунтов травы, как – вот дерьмо – над головой загудел вертолет Береговой охраны, слепя прожекторами и превращая в день полчетвертого ночи.
Эдди тут же отдал швартовы, бросив на посредническом судне свою команду, кричавшую: эй, что за хуйня, – и на полном газу помчался на восток, но развернулся, заметив два катера Береговой охраны, направлявшиеся в ту же сторону, – это была ловушка – и, поскольку выбора не было, устремился к берегу Флориды.
Он шел быстрее катеров Береговой охраны, но не чертова вертолета – эта штука так и висела над ним всю дорогу, стараясь его ослепить, но он не останавливался, надеясь добраться до Майами, вылезти как-то на берег и затеряться в городе.
Он проревел по отмели в районе свайного поселка Стилтсвилль с такой скоростью, с какой ни одному здравомыслящему человеку не пришло бы в голову, повернул в сторону больших домов в районе Кокосовой Рощи, рванул по каналу в сторону пристани Диннер-Ки, на секунду ушел от света прожектора, дернул рычаги на себя, чтобы притормозить катер и, выпрыгнув, не убиться, потом отжал их, и одновременно нырнул в воду, которая на скорости 30 миль в час показалась ему бетоном.
Он вынырнул, быстро огляделся, увидел яхту, стоящую на якоре в двадцати ярдах от него, набрал воздуха и снова ушел под воду. Когда всплыл, чтобы сделать вдох, услышал громкий удар, снова нырнул и за пару вдохов добрался до яхты. Он ухватил причальный конец, задыхаясь, повис на нем, повернул голову к пристани и увидел, прямо как в кино, огненный шар в том месте, где его лодка врезалась в дальний правый конец причала. Он поплыл налево, но – вот дерьмо – над ним снова была эта вертушка, и он оказался в середине яркого белого круга, который следовал за ним, пока он греб к берегу, где
Так для Эдди закончились восьмидесятые. Большую часть девяностых он провел в тюрьме. Возможно, он мог выйти досрочно; федералы предлагали скостить ему срок, если он расскажет, для кого перевозил наркотики. Обещали ему защиту. Эдди как раз обдумывал это предложение, когда ему передали, что если он станет сотрудничать с федералами, то очень скоро будет абсолютно мертв, и защита федералов ему не поможет. Эдди отнесся к известию серьезно, поскольку человек, который сказал ему это, был тюремным охранником.
Так что он отсидел, а когда освободился, снова пошел помощником на рыболовный катер, поскольку капитанам чартерных катеров нет дела до твоей биографии, если ты знаешь морское дело. Эдди вел тихий, трезвый образ жизни и нашел себе комнатку в ветхом многоквартирном доме в Хайалие.
Однажды вечером к нему в дверь постучали. Там стояла худая темноглазая женщина с маленьким мальчиком на руках; он уже встречал их недалеко от дома. Мешая испанские и английские слова, она предложила постирать его белье за два доллара. Он сказал, что у него практически нечего стирать, только то, что на нем надето. Она посмотрела на его вылинявшие шорты и заляпанную рыбьими кишками майку, улыбнулась и сказала, что ему приходится еще хуже, чем ей, поэтому она постирает ему бесплатно. Он сказал, что, раз так, купит ей обед, все, что она захочет из того, что предлагают в «Бургер-Кинге». Она засмеялась и сказала – по рукам.
Звали ее Лус. Она приехала из Никарагуа и пару лет жила в гражданском браке с сальвадорцем, который бросил ее, когда она забеременела. Лус зарабатывала на жизнь стиркой и, когда получалось, уборкой в домах богатых жителей Корал-Гэйблс, если они не возражали против уборщицы с ребенком.
Мальчику было три года. Его звали Алехандро. Он был очень маленький и часто болел, но всегда улыбался. По его трехлетним представлениям, Эдди был самым классным на свете. Эдди прозвал его «Магнит» за то, что тот все время лип к нему, когда оказывался рядом. Иногда, если Лус работала, а он – нет, Эдди присматривал за мальчиком, возил его на автобусе в новый торговый центр рядом с платной автострадой, где они гуляли, глазели на фонтаны и магазины, наслаждаясь кондиционированным воздухом. Эдди сажал Алехандро на плечи – удивительно, тот совсем ничего не весил – и носил его, придерживая за худенькие ножки. Открывающаяся панорама приводила мальчика в полный восторг.
Потом они возвращались в комнату Лус, делили на всех пиццу, и Алехандро, лопоча на двух языках, рассказывал Лус, как провел день. Потом он засыпал, и Лус перекладывала его на маленький матрас на полу. Потом они беззвучно, но упоенно занимались любовью.
Довольно скоро Алехандро стал называть его папи. Вскоре они стали жить все вместе в комнатке Эдди. Это было самое счастливое время в его жизни.
Счастье длилось три месяца. Потом Алехандро начал слабеть. Врачи сказали, что у него проблемы с сердцем, нужна операция. Ни у Лус, ни у Эдди страховки не было. Они сошли в отделение ада, забронированное для бедняков, нуждающихся в медицинской помощи, в мир ожидания, беспокойства, бумажной волокиты, и снова ожидания и беспокойства. Дни Лус проводила, воюя с больничными бюрократами, а ночью, всхлипывая, гладила сына по головке. Эдди проводил ночи в лихорадке беспомощной ненависти к себе и размышлениях о деньгах, которые он просадил и которые могли бы спасти этого малыша.
Днем Эдди со слипающимися глазами продолжал работать на катере. Однажды вечером, когда судно вернулось в Бейсайд, на причале стоял крупный мужчина в рубашке для гольфа. Он широко улыбнулся Эдди и протянул руку. Эдди ее не пожал. Он достаточно времени провел в тюрьме и мог с первого взгляда определить, когда перед ним опасный человек, а когда просто крупный.
– Привет, Эдди, – сказал парень.
– Мы знакомы? – спросил Эдди.
– Меня зовут Лу Тарант.
Это имя Эдди знал очень хорошо.